А потом стало темно. Люся потянулся протереть глаза — и понял, что тянуться теперь нечем.

Звуки проникали внутрь неохотно: глухо бумкал вечерний колокол, бубнили голоса в трактире напротив.

Так, слышать мы ещё можем — это плюс. С остальным хуже.

Правильные же были руны: я — есть — тыква — суп. Всё по конспекту.

А-а-а, бли-ин, вот кто придумал эти омонимы? Надо срочно руну отмены! Только как чертить без рук, без... всего? Так, спокойно. А если мантрой самоисцеления жахнуть? Вспоминай, Люсьен, ты ж учил... Не, стрёмно. Как бы ещё хуже не сделать. Хотя куда уже хуже...

Вот дался ему этот суп! Мать ко Дню всех слепых здоровую тыквину выслала, на полпуда. Наполнил бы, как положено, мелкими монетками, оставил на пороге у Ванты безрукой или у Патрика-хромеца — на год был бы от увечий застрахован, как все приличные студиозусы.

Но доширак так задолбал, захотелось чего-то домашнего, наваристого... Супчика тыквенного. А теперь вот — сам тыква. И наверняка прегорькая. Хорошо хоть не супчик. Божечки, что ж делать-то?

Это сколько сейчас, семь пробило? Скоро Миримэ начнёт маг-энергию нуждающимся раздавать. Люся, как обычно, после ужина собирался на площадь, подзаправиться. В колледже это считалось моветоном, да ему пофигу: если и из третьей школы выпрут, отец точно обещание сдержит, в улитку превратит. Своей магии Люсьену на учёбу не хватало, приходилось дармовой пользоваться, благотворительной. Так что дорогу к дому директрисы знал как свои пять. Миримэ его на вступительных вытянула, и сейчас, небось, поможет. Угу, а потом из колледжа выпрет. За маг-бездарность. Пару недель уже смотрит неодобрительно. Эх. Но делать нечего: лучше уж улиткой, чем тыквой навсегда.

Люсьен попробовал представить, что раскачивается, будто в танце мореходов: влево-вправо, влево-вправо. Почувствовал, как двинулся под ним стол: получается! Поднажмём...

Бум! Грохнулся на пол — внутри аж сверкнуло от боли. Ты смотри, не знал, что тыквам больно бывает. Прислушался: вдали уже гудел призывно, басовито директрисин маг-поток. Повезло, что сегодня день белый, а не чёрный: по чёрным Миримэ энергию, наоборот, сосёт у всех, кто не спрятался. А тут он на звук докатится на раз.

Ещё повезло, что жильё в Верхнем городе снял: к центру всё вниз, под горку. Чтоб отвлечься от тычков брусчатки, пока катился, вспоминал экзамены. Двенадцать персон на место, и все талантищи: неживое в живое, твёрдое в жидкое, видимое в невидимое, пушистое в когтистое... И он тут, со своим жалким дариком: превращать сладкое в горькое. Ну кому такое надо? Члены комиссии морщились, бородами трясли. И только Миримэ, душка, пощипала длинный нос и вынесла вердикт: ничего, реверсу научим — сгодится.

Люся уже два месяца пыхтел, тратил жалкие маг-силы на реверс на этот — и ничего. Кекс со вкусом редьки — пожалуйста. А вот редька со вкусом кекса — никак.

Бум! — кто-то двинул ногой в бок, заржал. Хрясь! — Люся долбанулся о балясины моста, вылетел на площадь. Покатился на густой, как кисель, звук — ура, успел! Брякнулся у крыльца директрисиного дома, замер в изнеможении: на ступеньки ему не взобраться, ну да ладно, авось и тут заметит.

Приземлился как раз вовремя: гул маг-потока стих, послышался скрежет замка — Миримэ, как обычно, вышла за вечерней почтой.

— Ну совсем страх потеряли! Вместо благодарности за даровую магию — тыква, как инвалиду. Ещё и нечищеная, без денег! — странно, обычно Миримэ говорит тихо, со значением. А тут орала так, что Люсьену даже в тыкве было громковато. — Ханна! Ханна! Тащи на кухню, суп варить. Ух, здоровая! Надеюсь, горчить не будет.

Люся внутренне затрясся, крутнулся, чтоб укатиться, да куда: цепкие руки оторвали от мостовой, поволокли... Оставалось одно: налечь со всей дури на проклятый реверс. Чтоб не полным бездарем погибать.

* * *

В обеденном зале горели свечи, освещая накрытый к ужину стол. Над кастрюлей поднимался аппетитный пар. Миримэ налила суп в тарелку, плеснула из горшочка сливок, помешала. Зачерпнула варево ложкой, поднесла к немалому носу:

— М-м-м, пахнет! Ничего так. Ну что ж, попробуем.

Невиданная сладость растеклась по нёбу, директриса зажмурилась, как довольная выхухоль:

— Вот можешь же, Люська, когда захочешь!

Небрежно помахала рукой над кастрюлей, рисуя нужные руны — и Люсьен очутился на стуле напротив, с ошалело вытаращенными глазами и открытым ртом. Миримэ, ухмыляясь, смотрела, как он щупает руками утратившую волосы голову, теребит сухую плодоножку на затылке.

— А... ы... это... пройдёт?

— Пройдёт, лапушка, пройдёт. Отсохнет. Как только реверс начнёшь стабильно выполнять. Без овощных стимулов.