Рассказ

И когда моя точно спрогнозированная модель отпуска дошла до ветра и запаха нагретой соли, йода, до песка и моря, девушка за стойкой с синим шейным платком и белым бейджем подняла глаза и сказала. Что-то.

— Простите? — спросила, и сразу после мозг протяжно скрипнул о фиброзную ткань внешних оболочек и всё-таки сложил из «чего-то» простое гражданское слово «паспорт».

И потому второй «паспорт» был громче и как-то с укором:

— Паспорт, пожалуйста.

— Да, — сказала я синхронно с ней.

— Паспорт, — повторила: подумала, что не расслышала.

А я расслышала, кивнула:

— Да-да, паспорт. Мой, значит. Одну минуту... У меня Стамбул, прямой рейс.

Я встала к жёлтой линии, подтянула к себе чемодан, Миха — следом, налегке. Конечно, налегке: он-то никуда не летит, так, за компанию.

— Зачем ты меня провожаешь?
— Да так, постоять там, подышать.
— Сам, может, куда-то слетаешь?
— А зачем?

Я посмотрела на него, он посмотрел на перекрытия на потолке, вдохнул: впитывал.

И вдруг солнце нагрело мне щёку сквозь стекло, в ушах ударил стык рельс о колёса — не из сегодняшнего, а из того, другого дня, когда он позвал меня замуж.

— Ну что, Ирк, пойдёшь за меня?
— Не-а.
— А чё так?
— Да ты как говно в проруби, Мих, куда ветер дунет... или дует? Ну, понял.
— Бесперспективный я, выходит? Без цели в жизни, без пользы обществу?
— Ага. Вот у меня карьера, деятельность, знаешь, а ты… Что, неправда, скажешь?
— Эт, Ирка, не правда, а факт, — он сказал это серьёзно, и линия элекропередач, там, за окном, отразилась и пробежала в его зрачках, а солнце пятном залезло на его тогда ещё подростково-рябую щёку и сползло. Я это хорошо запомнила, сама не зная зачем.

Такой Миха человек: любой бы обиделся на такое, а он нет. Я его так и не полюбила, но зауважала. За что? Наверное, за что-то, чего не хватало мне.

А сейчас — сейчас я раскрыла паспорт на первой странице, отдала девушке за стойкой.

— Вы вместе летите?

— Нет, он провожает. Друг, — зачем-то уточнила.

Я закрыла глаза, вернулась к песку, йоду, морю, солнцу… Эффективный отдых для эффективной работы — долг любого сотрудника. Через «не хочу», через «не могу», несмотря на ведущиеся проекты, через хандру, лень, через сон, через ночные рейсы, через сухой воздух самолёта и страх смерти при посадке и взлёте, через...

— Повторите, пожалуйста, куда вы летите?

— Стамбул. Что-то не так?

— Не вижу вас в базе. Должно быть, технический сбой, одну минуту.

Девушка подозвала кого-то — в таком же шейном платке, в белой блузе, с таким же бейджем, — а Миха оторвал взгляд от потолка, поднял брови, вроде как спрашивая: «И чего это они, а?» — но я не переживала, я ведь не могла ни в чём ошибиться. Не позволяю себе ошибаться — вот и...

— Можете показать вашу регистрацию на рейс, пожалуйста?

Хотела переспросить, но усилием поняла, усилием сдержалась, нашла, отдала и...

— Нам очень жаль, но ваш рейс был вчера.

— Понятно, вчера, — я повторила машинально, не понимая, что это такое — «вчера».

Вчера... «в-» — это приставка, в глаголах она обозначает направленность движения или действия вовнутрь, также — основательность, полноту действия, а если «вчера» — это глагол, то ему предшествует «чера» — тоже глагол, значит, ясно, глагол «чера», «рейс был вчера», «рейс был чера», пожалуй, и корень здесь будет «чер», корень... черенок, черпак, чёрт, черта… вчерпываться, вчертовываться, вчеренковываться...

Нет, всё не то, не то. Конечно, не то, и всё равно я отчетливо и ясно почувствовала, как сквозь затылок и в спине как-то сами собой проросли побеги вчеренковывания. Потрясла головой — ну глупости всё это, глупости, ну! — и переспросила, рассеянно забирая паспорт:

— То есть мне нужно приехать завтра?

— Нет, девушка, ваш самолёт улетел вчера.

— Понятно. Вчера.

Я спросила, возвратный ли билет, — конечно, невозвратный, да и поздно было возвращать; спросила, можно ли его поменять на какой-нибудь другой, может, сегодняшний, но подойдёт и завтрашний рейс, пусть и сгорит день брони отеля, но это лучше, определённо лучше, чем...

— К сожалению, ничем не можем помочь.

— Понятно. Спасибо.

По-детски к голове и глазам прилил жар, растопил что-то — может, уверенность, может, всю мою соль с песком, с морем — и вытек парой капель. Так, ерунда.

* * *

Мы сидели у аэропорта на скамейке, там, где подъезжали и уезжали такси, месили колёсами грязь со снегом, все такие одинаковые, бело-желтые, с низким днищем. И я на таком приехала, и я теперь такое... Мне стало страшно, что приедет тот же таксист, посмотрит на меня, узнает и спросит: «А что же вы обратно? Уже?»

Глупо: никто так не скажет.

— Ну ты, конечно, даёшь, — сказал Миха, задумчиво выпустил сигаретный дым и снова затянулся.

Я поморщилась, чуть отодвинулась от него: воняло.

— Да я, знаешь, была как-то уверена, что... сегодня.

— Бывает, — он пожал плечами, поправил шапку, прижимая ухо к голове. Философски. — Ты как вообще, а, Ирк? Порядок?

Я шмыгнула носом, подумала: и впрямь, как я? Да так, жалко, что всё так глупо, жалко, что всё было так просто поправить, перепроверить, что ещё немного — и песок, и йод, и солнце, и счастье, так просто — но то было вчера, а теперь, теперь…

Снова к голове прилил жар, но я ему не позволила, я сказала:

— Ага, порядок.

— Может, новый билет купишь? На завтра там.

— Денег нет… ну, свободных, — сказала, посмотрела на Миху, подумала, он закатит глаза: мол, вот у меня нет денег, а у тебя, Ирка... Но он не закатил.

Достал и протянул мне сигарету, но я не взяла: не люблю. Минутное спокойствие — впоследствии повышенная нервная возбудимость, в конце концов рак лёгких, мучительная смерть, снижение эффективности работы… Он пожал плечами и убрал сигарету обратно в пачку — аккуратно, нежно.

— Ну и не парься. Тебе оно надо, а?

— Ну как же… отдых. Новые впечатления, — обернулась на него. Добавила: — Солнце, ну? Какое тут солнце, а там…

— Тлен это всё, Ирка, суета, солнце везде одно, а это… маркетинговая чушь. Внешне это, Ир. А внутренне надо.

Он затушил сигарету о мусорку, встал, кивнул: 

— Пойдём.

— Куда?

— Путешествовать.

* * *

Миха сказал ждать, а потом вернулся с двумя кружками пива: обычными, с ребристыми боками, из стекла.

— Да я такое как-то...

Краткое удовольствие — зависимость — цирроз печени, мучительная смерть, как следствие — потеря эффективности работы…

Но прежде чем я успела додумать, а уж тем более сказать, Миха меня перебил:

— Пей.

 И я послушалась: закрыла глаза, наклонила кружку ко рту: пена осталась поверх губы, дрожью остался на щеках и дёснах спирт, но само тело, суть… Суть была солнцем. И песком. И нагретой солью.

Я улыбнулась, подняла голову к потолку, притянула плечи к шее:

— Значит, напьёмся как свинки?

— Нет, Ирка. Это была бы профанация.

«Философски», — подумалось мне.