Босой, загорелый Велько шёл посередине шоссе, стараясь наступать точно на белую некогда разметку.

— Дед, — оглянулся он, — ты знал, что разметка гладкая, а асфальт, наоборот, шершавый?

Шагающий рядом крепкий мужчина в годах усмехнулся:

— Не знал, я обычно хожу в обуви, — и переложил спиннинги с левого плеча на правое. — Ты бы ушёл с дороги, в любой момент может проехать машина.

— В последний раз тут машину видели весной, — буркнул Велько, но послушно сошёл с дороги.

Корзину с рыбой, которую до этого мальчик тащил в руке, он поставил на голову и, балансируя руками, пошёл по обочине. Раннее утро было тёплым, пасмурным и туманным — за тёмно-зелёным полем были видны таинственные силуэты нескольких деревьев, а самого леса не было видно, и от этого место казалось незнакомым и странным.

Родителей своих Велько не помнил — их не стало, когда он был совсем малышом. Война уже закончилась, но бандитов кругом хватало; отец с матерью погибли в очередной стычке, когда они всей семьёй пробирались через горы к морю, чтобы найти новое, спокойное место для жизни, где были бы добрые люди, еда и кров. По сути, дед был ему и отцом, и матерью, и лучшим другом. Велько деда обожал — тот знал обо всём и умел починить почти любую довоенную технику. Когда-то он был инженером и в Паланке нашёл себе работу учителя и механика, его уважали и считались с ним. Была у деда и страсть — рыбалка; он и внука заразил ей. И это было лучшее время для них обоих, Велько даже до света охотно просыпался, когда нужно было собираться на море.

Спустя какое-то время Велько попросил:

— Расскажи ещё про самолеты. Какие они были?

— Сколько раз я тебе рассказывал про самолеты, не надоело?

Велько укоризненно посмотрел на него, дед засмеялся:

— Ну хорошо. Про аэродинамику рассказывать? Хотя постой. Лучше расскажу тебе кое-что про море, пока вспомнил. В наших местах я про такое не слышал, но кто знает.

Мальчик обогнал деда и пошёл спиной вперёд, всё так же ловко держа корзину на голове.

— Иногда возникает течение, уходящее от берега в открытое море. Беда в том, что, попав в такое отбойное течение, к берегу уже не выплыть, оно слишком сильное. К счастью, в ширину оно всегда невелико и важно помнить: нужно плыть поперёк течения. Так в скором времени выплывешь из него, тогда уже можно спокойно плыть к берегу. Иногда течение видно — в этом месте вода другого цвета или волны отличаются от волн вокруг. Запомнишь?

— А ты сам попадал в отбойное течение? — Велько расширил глаза, но не от страха, а скорее от любопытства.

— Однажды довелось. Это было ещё до войны, мы с твоей бабушкой и мамой, тогда ещё маленькой девочкой, ездили отдыхать на море, там это и случилось. Я тогда не знал про отбойное течение, мне просто повезло. Жив я остался только благодаря удаче. Как и ты, я хорошо плавал, но мне это не помогло.

* * *

Они вошли в Паланку, их посёлок, и свернули к площади. Ещё издалека был слышен хохот, и наконец стала ясна его причина — у дома старосты грязный незнакомец неловко отплясывал странный и нелепый танец. Рядом с ним стоял Богдан, одногодка Велько, и дирижировал танцем, держа в одной руке палку, в другой — горсть орехов. Когда мальчишке наскучила забава, он стукнул несчастного палкой по плечу и велел:

— Ну-ка, Лука, расскажи ещё про кукол.

Лука, по всему видно блаженный, робко закивал, поёжившись от удара:

— Куклы как все люди, только нет в них искры Божьей, света изначального. А потому нет жалости, любви и добра, одна только пустота.

Богдан подбросил орешек в руке и спросил, глянув искоса:

— И ты, конечно, знаешь, кто кукла, кто нет?

Лука закивал и протянул доверчиво руку к орехам — как видно, обещанный приз — за что получил ещё удар, на этот раз довольно сильный, по длинным узловатым пальцам с грязными ногтями.

Велько, давно уже напряжённо топтавшийся рядом, рванулся было остановить обидчика, но дед сжал его плечо. Велько возмущённо оглянулся, мужчина сурово покачал головой. Немногочисленные взрослые, проходящие мимо, останавливались и наблюдали за происходящим. Группа ребят неподалёку негромко шушукались, видимо обсуждая между собой незнакомца.

Мальчик вздёрнул подбородок и спросил у потирающего руку Луки:

— Ну давай, покажи, есть тут кукла? — Он картинно повёл рукой, обводя притихшую площадь. Мальчишки за спиной Богдана немедленно начали изображать различную степень одеревенения, пучить глаза и совершать механические движения. «Кукол изображают», — догадался Велько.

Лука немедленно ответил, не сводя взгляда с орехов:

— Ты. И вон там два господина. — Грязным пальцем он указал куда-то вглубь толпы взрослых и добавил, мягко улыбаясь, вроде бы даже пытаясь успокоить обидчика: — Я не говорю, что ты плохой человек. Не твоя вина, что ты создан пустым.

Богдан покраснел и снова замахнулся на блаженного. Тут Велькин дед рявкнул сердито:

— Немедленно прекрати! — и подошел к мальчику. — Этот человек беззащитен и ничего тебе не сделал. Кроме того, он явно не в себе. Иди домой и подумай, много ли достоинства в том, чтобы обижать тех, кто не может тебе противостоять. — Тут дед так же гневно оглядел шайку мальчишек-подпевал, те стушевались и смылись кто куда.

Богдан смерил его взглядом, протянул: «Да, учитель», — и, отшвырнув палку, ушёл не торопясь по улице. Его долговязую фигурку все долго провожали взглядами, а потом загалдели, столпившись возле блаженного.

Дед повернулся к Луке и хотел было заговорить с ним, успокоить быть может, но вдруг вгляделся в его лицо и остановился, опешив.

— Послушай, любезный, не тебя ли я угощал орехами в Белграде, на тенистых улицах Скадарлии? — наконец спросил дед и добавил, помедлив: — Пятьдесят лет назад...

Но Лука уже мелко тряс головой, и расфокусированный взгляд его не обещал никакого ответа.

Всю дорогу домой дед изумлённо качал головой и твердил Велько:

— Чертовщина какая-то. Могу поклясться, этот человек выглядел точно так же пятьдесят лет назад, только острижен был и одет поприличнее... Или же это весьма странное совпадение.

* * *

Дурачок Лука так и остался в Паланке. Ночевал где придется, с благодарностью принимал подарки и еду, которой угощали его сердобольные жители, а чаще — жительницы, и стал своего рода достопримечательностью посёлка. Показывали редким проезжим — свой городской сумасшедший! Богдан, и без того не слишком добрый парень, возненавидел Луку тихой ненавистью, какой ненавидят слабые и мстительные люди, и при каждом удобном случае шпынял его и подначивал. Правда, Лука больше не упоминал про кукол и вообще редко говорил что-то разумное. Но всё равно в Паланке все стали за глаза Богдана называть куклой.

Как-то вечером при свете керосиновой лампы Велько учил уроки, а дед чинил механический генератор. Когда он работал или читал, всегда надевал очки в металлической оправе и сразу становился каким-то строгим и немного чужим. Велько задумался, подперев рукой щёку.

— Дед!

— М-м-м, — тот вопросительно посмотрел на внука поверх очков.

— Я всё думаю про то, что Лука тогда сказал. Про кукол, которые только похожи на людей, а сами неживые. Мне кажется, это правда. Помнишь, Богдан мучал кошек и всегда лез в драку тогда, когда знал, что ему не могут дать сдачи. И ещё я думаю, что Милош, булочник, тоже пустой. Он никогда даже на праздник никого не угощает, жадный и злой ужасно. И бородавки у него от этого.

Дед снял очки.

— Сынок, не суди людей по бородавкам. Что до кукол... Кто знает, отчего одни становятся негодяями, а другие — людьми. Главное, шанс должен быть у всех. Человек может измениться.

* * *

В поселковом саду, в орешнике, Велько с друзьями ещё в позапрошлом году построили шалаш и играли там то в разбойников, то в пиратов. Даже как-то в спасение принцессы от дракона играли, принцессой была Йована, но эта игра всем, кроме Йованы, давно надоела. Велько пришёл к шалашу, там уже сидели Михайло, Петар и Йована. Они играли в карты на щелбаны. Судя по мрачному виду Михайло, он проигрывал. Велько уселся рядом и стал ждать, когда закончится игра.

Сквозь лощину кто-то ломился. Он остановился у шалаша. Ребята выглянули наружу — Богдан.

— Ого, что это тут у вас, домик? Играете, детишки? — засмеялся Богдан.

— Чего тебе? Надоело дурачка Луку гонять, решил за нас взяться? — спросил Петар.

Богдан бросил:

— Да я за орехами, нужны вы мне.

— Вот и иди, — сказал Велько.

— От кого-то рыбой воняет, — фыркнул Богдан и ушёл.

* * *

Рано утром в дверь постучали: «Учитель, Луку убили!»

Дед открыл дверь и, о чём-то тихо переговариваясь с соседом, торопливо напялил штаны и рубашку наизнанку и побежал за ним. Велько тоже оделся и выскочил следом, дед его и не останавливал.

Они прибежали к Пожарке. Там, у стены, в луже крови лежал Лука, глядя в светлеющее небо стеклянными глазами. Лицо его было серьёзным. Рядом с ним были рассыпаны орехи и валялся нож с белой рукоятью. За лесом разгоралась заря.

— Это нож покойного Богданова отца, больше ни у кого такого нет, — сказал один из мужчин.

— Где Богдан, знаете? — тихо спросил дед.

— Дома его нет, учитель. Мать ничего не говорит, только плачет.

Велько смотрел на орехи и вдруг понял.

— Я знаю! — крикнул он и рванул за угол Пожарки.

* * *

В дальнем конце зарослей лещины в шалаше горел огонёк. Богдан услышал треск веток, выскочил из шалаша и побежал через лесок в сторону моря. Велько помчался за ним.

Богдан пересёк полосу песка и уверенно бросился в воду. Подбегая к линии прибоя, Велько сдирал с себя рубаху, дрожал от ярости и желания поймать негодяя, а уж что с ним делать — он потом решит. С разбегу нырнул в волны и широкими гребками пустился в погоню.

Заманив противника подальше в море и попетляв, Богдан повернул к берегу. Велько поплыл за ним, но угнаться было сложно: Богдан был превосходный пловец — ростом выше Велько, с длинными ногами и руками, ловкий, сильный.

Тут Велько увидел, что впереди довольно гладкая поверхность моря, на воде нет барашков, хотя слева и справа — сильное волнение. Сквозь пелену ярости он услышал голос деда: «К берегу уже не выплыть!» — и закричал Богдану: «Вернись, дурак!» Богдан только быстрее заработал руками, плывя к берегу. Его тёмная голова то скрывалась под водой, то появлялась над ней.

Как ни быстр был Богдан, течение не давало ему приблизиться к берегу, и скоро Велько догнал Богдана и попытался схватить его, продолжая кричать: «Тут течение, дурак! Давай в сторону». Тот заехал кулаком Велько по носу так, что пошла кровь, он захлебнулся, но продолжал толкать Богдана в сторону. Силы на то, чтобы плыть, он не тратил — знал, что это бесполезно. Богдан продолжал сопротивляться течению и отбиваться от Велько, но всё слабее были его удары, — и вот уже Велько обхватил его за шею и заглянул в лицо: «Ты утонешь! Плыви за мной!» Злые серые глаза были полны страха и отчаяния. Из последних сил Богдан отдирал от себя руки Велько и начал уходить под воду.

Велько схватил тонущего под мышку и потащил наверх, молотя ногами изо всех сил. Он боялся, что, хоть он пока не очень устал, у него не хватит сил тащить Богдана до берега и ещё драться. И он прижимал его голову к своей груди, чувствуя ледяную кожу и страстно желая поделиться своим теплом и силой, кричал: «Богдан, миленький, очнись, я тебя вытащу, только не дерись, Богдан, мы же с тобой всю жизнь в Паланке прожили, твоя мамка нас обоих кормила, одна титька — тебе, другая — мне, никакая ты не кукла, разве же я тебя брошу, ну давай, а». Он заплакал и подумал, что плакать в море глупо. Вдруг Богдан вздрогнул, и Велько тоже что-то почувствовал — какой-то толчок. Богдан открыл глаза, и Велько увидел в них изумление, восторг, а всё тело Богдана светилось, будто внутри зажёгся бесконечный источник света. Сколько они были там, ощущая и свидетельствуя чудо, неизвестно.

Когда они вылезли на берег еле живые, солнце согрело их своим теплом. Велько всё ещё лежал на песке и дрожал, а Богдан сел, закрыв лицо руками, и зарыдал.

Так их и нашли взрослые. Когда уводили Богдана, он не сопротивлялся.

* * *

Если бы мир был прежним, то Богдана посадили бы в тюрьму. Но тюрем не было, и за него поручился Велько. Богдан прожил всю свою жизнь в Паланке. Они с дедом научили его ловить рыбу, и с тех пор, как Богдан поймал свою первую треску, он так и жил рыбалкой, и больше никто не видел от него никакого зла. С возрастом в чертах его лица появилось нечто рыбье.