Тошнит. Так сильно, что лепестки роз на моих боках алеют. Это старик Пилипо пьёт отвар с резким запахом, чтобы не умереть.

Не знаю, почему я так отношусь к своей работе. Миссии, если хотите. Всё пропускаю через себя, хотя должна держать в себе. Как помочь Пилипо пережить тёмные времена, если выжить всё равно не получится? Могу ли я отдать свою любовь, чтобы продлить ему жизнь?

Молчаливые и терпеливые сёстры смотрят с осуждением. Завидуют красоте, а ещё тому, что старик редко выбирает меня из их толпы. Чаще предлагает гостям, которые в последнее время не переводятся.

Почему он избегает меня? Может, бережёт, ведь я и правда красивее сестёр, а красоты в жизни Пилипо почти не осталось. Только осколки — вещей, надежд, историй. Или понимает, что мне плохо потому, что плохо ему?

Вонючий отвар не поможет. Это знают падальщики, которые приходят к старику. Он не хочет их принимать, но не может прогнать. ʻOhana — значит «семья». Мне нравится одна из семьи. У неё яркие рисунки на руках, почти такие же, как на мне. Пилипо любит рассматривать цветочные орнаменты, вплетённые в узоры её вен, и думать о чём-то своём. Гостья крепко держит меня за руку, и от того, чем старик её поит, не тошнит.

Сегодня дома только мы. Старику нездоровится, и он выбирает меня. Нужно перестать дрожать и взять себя в руки. Но ручка у меня всего одна, и я с трудом удерживаю танцующую жидкость. Борясь с гравитацией, капает из крана вода, метрономом отсчитывает секунды. Гравитация побеждает, Пилипо падает на каменный пол с табурета, такого же хрупкого, как он сам.

Две жизни разлетаются на осколки и брызги — старика и его любимой чашки.