Передо мной сидел сутулый мужчина, на вид лет пятидесяти. Хотя ему могло быть и семьдесят, и сто двадцать. Типичный страдалец: потухший взгляд, всклокоченные, давно не стриженые волосы, впалые щёки, покрытые жёсткой седой щетиной. В руках он держал странный предмет — чёрную вязаную шапочку с большим помпоном, которую постоянно теребил.

Мы молчали уже минут десять. Я всё ждала, когда он скажет, зачем он здесь, а он смотрел в окно, то ли не решаясь начать, то ли собираясь с мыслями. За окном шёл вечный дождь. Он лил и лил, не переставая, и в кабинете как обычно было холодно и сыро. Кутаясь в палантин, я уронила ручку и наклонилась за ней, нырнув под стол. И он заговорил.

— Она любила осень. Хотя не любила холод и зиму. Постоянно мёрзла, даже летом. Но она любила эту пору — когда дожди и когда «природа щедро рассыпает золото». Это она так говорила...

Я осторожно выглянула из-под стола, боясь спугнуть. Но он всё ещё смотрел в окно, а его пальцы терзали помпон шапочки. Он упомянул зиму и лето, а значит, он гораздо старше, чем выглядит. Мне стало интересно, я удобнее устроилась в кресле и приготовилась слушать дальше.

— Мне всегда хотелось её согреть. Но она не любила объятий, всё время отталкивала меня. А иногда раздражалась. Хотя было пару раз, когда она сама просила её обнять. В те разы она сворачивалась клубочком и сразу засыпала. В такие моменты она напоминала мне котёнка. Она вообще была похожа на кошку. Гуляла сама по себе. Делала что хотела, — мужчина говорил короткими рублеными фразами, вставляя между ними паузы, словно каждая фраза давалась ему с трудом.

Помпон, кажется, стал отрываться от шапочки и уже висел на паре ниточек.

— Однажды она встретила меня стоя на табуретке. В переднике и с половником в руке. Прочитала стихи. Детские. Было смешно. Она вообще была такая... Смешная. — Взгляд его потеплел, воспоминания были приятными.

Тут он впервые прямо посмотрел мне в глаза и спросил:

— Ничего, если я ещё расскажу? Отвечать мне не надо.

— Конечно. Вы можете говорить дальше. У нас есть ещё час. А что с ней стало?

Он снова перевёл взгляд на окно и продолжил рассказывать, словно не слышал моего вопроса.

— Мы с ней познакомились в такую же осень. Столкнулись на улице. Она уронила букет из опавших кленовых листьев, а я подобрал. Листья рассыпались по тротуару. Она произнесла: «Золото рассыпалось». А на глазах слёзы. Тогда я пригласил её в кино. Не ожидал, что придёт. Но она пришла. Красивая в тот день была. Смеялась. Проводил домой, а она сказала, что надо починить кровать. Починил. И на следующий день пришёл. А у неё кран в ванной. Сломался тоже. Я его чинить стал, а она взяла душевую лейку и обрызгала меня всего. Пришлось сохнуть. Холодно было на улице. Дождь был. Такой, как сейчас. Пили чай. А она говорит: «Останься, а то ещё что-нибудь сломается». Остался...

От помпона на пол стали падать чёрные ниточки. Но мужчина этого не замечал. Он смотрел в окно и улыбался. За окном стояла пелена серого дождя, сквозь неё мерцали огни рекламных вывесок, но мужчина видел там только свои воспоминания.

— Так что, вы говорите, с ней случилось? — сделала я ещё одну попытку. Он снова «не услышал».

— Зимой она не спала по ночам. Играла в какую-то игру на ноуте. Это где онлайн-игроки. Иногда она с ними разговаривала. На голове большие наушники. Как Чебурашка. Бывало, сильно материлась, если в рейд ходила. Засыпала утром. Просыпалась днём. Из дома почти не выбиралась. Но иногда куда-то исчезала на весь день. Мне не рассказывала. Как-то пришла пьяная. Принесла откуда-то настоящие овощи. Приготовила овощное рагу. Вкусно было. Я так не мог. Но она не готовила. Не любила. А когда я звал её ужинать, она поднимала руку вверх и говорила: «Ты мой герой!» И маршировала на кухню. Она была такой маленькой. Не доставала до верхних кухонных полок. И чашки не мыла. Каждый раз брала новую. По всему дому — несколько чашек. Даже в туалете. Оттуда, куда она исчезала, возвращалась грустной или злой. Чаще злой. Тогда она собирала все чашки по дому. Скребла их содой. Сушила на полотенце...

Помпон наконец рассыпался по полу чёрными нитками, а он словно не заметил и теперь мял пальцами верхушку шапочки. До конца рабочего дня оставалось полчаса, и можно будет пойти домой. Дождь сегодня не перестанет, а мой зонт сломан, придётся зайти в магазин и купить новый. Краем глаза я проверила свой баланс на счету — до конца месяца на жизнь хватит.

— Весной она словно проснулась. Начала хорошеть и меньше спать. Перестала сидеть подолгу за ноутбуком. Гуляла на улице. Чем теплее, тем чаще. И гуляла со мной. Звонила мне на работу, говорила: «Жду у Пушкина». — Глаза мужчины влажно заблестели, он кашлянул и продолжил: — Она брала меня за руку. Тащила куда-нибудь. Кафе, кино, парк. Стало ещё теплее — катались на аттракционе. У неё тогда была юбка-солнце. Аттракцион летит вниз, ветер в лицо. Юбка тоже. А она смеётся и не опускает юбку. Она говорила: «Весна — это осень наоборот». Любила сирень. Но не рвала никогда. Говорила: «От сирени голова кругом». Как-то поехали за город. Она увидела велосипед. Стоял там не пристёгнутый у магазина. Она села и покатила. Парень из магазина вышел. А она ездит кругами. Он ругается, а она смеётся: «Велосипеду было скучно»...

Верх шапочки начал распускаться, швы разошлись, и стало понятно, что на верхушке уже большая дыра. Из хроник прошлого я знала, что такие шапочки носили раньше зимой и холодной весной. Сейчас таких нет, все ходят в защитных комбинезонах с капюшонами. Через несколько минут прозвенит звонок, означающий окончание моего рабочего дня.

— Летом её уже было не узнать. Она стала живой, много говорила. Простая болтовня обо всём, что видит и думает. Просыпалась рано и поздно ложилась. Пыталась готовить, убиралась, ходила по магазинам. Полюбила бижутерию. Заколки, серёжки, кольца. Уши у неё были маленькие. На левой мочке родинка сзади. Волосы она закалывала наверх. И на шею падали рыжие завитки. Когда солнце светило — словно червонное золото вокруг головы. И в ушах длинные серьги. Покачивались при ходьбе. Иногда она снова куда-то исчезала. Хотели на море. А она ушла. Её не было два дня. Вернулась грустная. Вечером позвала меня в кафе, выпила вина. А когда пошёл дождь, сняла босоножки и бегала босиком по лужам. Тогда ещё можно было так. На море не поехали. — Взгляд мужчины снова потух.

Я опять решилась его перебить:

— А что с ней всё-таки случилось?

Мужчина посмотрел на меня, потом на руку с древними смарт-часами, встал и вышел из комнаты. От его резких движений разлетелись по полу нитки от помпона. Лежащие россыпью на светлой плитке, издалека они казались жуткими чёрными трещинами.

Собирая нитки с пола, я вспомнила старые хроники о четырёх временах года и море. Попросила Бету показать мне море сейчас. Перед глазами понеслись кадры с серыми волнами и бурыми берегами, похожими на жидкий бетон из отходов. Нет, на море мне точно не хочется.

Я собралась домой, вышла наружу. Поправила табличку «Кабинет социальной коммуникации. Вас здесь выслушают», дала Бете команду закрыть дверь и смешалась с толпой, постоянно толкущейся в нашем торгово-развлекательном центре.

Поток людей относил меня всё дальше от офиса, и громкая реклама, голограммой висящая над входом, постепенно удалялась: «Хочешь поговорить? Хочешь выговориться? Надоел помощник? Зайди в кабинет социальной коммуникации. Это абсолютно бесплатно — за вас заплатит государство!»

На первом этаже я свернула в специализированный бутик средств защиты. Усмехнулась, заметив, что ушлые разработчики нанокожи разместили свою рекламу аккурат напротив этого бутика с древними зонтами и комбинезонами. На рекламной голограмме творилось страшное: полуголые мужчина и женщина беспечно бегали под оранжевым дождём, который не оставлял на их коже ни единого следа кислотного ожога. Содрогнувшись от увиденного, я выбрала зонт, присмотрелась к новому комбинезону с гораздо большим временем зарядки. И увидела сквозь стеклянную витрину как мимо прошёл мой последний посетитель. Рядом с ним была маленькая девушка в огромной шляпе и широкой юбке. Мне стало любопытно, и я, накинув на голову капюшон, вышла из бутика и поравнялась с ними.

Девушка, лица которой не было видно из-за широких полей шляпы, что-то говорила своему спутнику и звонко смеялась. Её маленькие руки были спрятаны в серые перчатки, в одной она легко несла огромный пластиковый кейс, другой касалась плеча мужчины. Они направились к выходу из торгового центра, я — за ними. Мы вместе прошли через громадные стеклянные двери, на улице мужчина накинул на голову тёмный капюшон с защитной маской, раскрыл большой зонт, девушка плотнее прижалась к нему.

Звук полицейской сирены разрезал монотонный шум улицы. Патрульная машина вынырнула из-за угла, колёса брызнули в нашу сторону жидкой грязью, фары осветили вечерний сумрак. Мужчина инстинктивно схватил девушку за плечи и придвинул к себе. Шляпа с её головы слетела и в свете фар я увидела лицо. Оно было лишено всякого человеческого выражения. Простое лицо куклы необычной красоты. Мужчина заметил моё изумление, опустил голову и грустно произнёс:

— Моей любимой нет уже семьдесят лет. Обычное дело — рак. Он был у неё и тогда, когда мы познакомились. И убил её всего за год. Как и пару миллиардов жителей Земли за последние полвека... Ещё сто лет — и человечество вымрет. Эта вечная осень — закат человечества. После осени придёт зима, которая не оставит от нас и воспоминаний даже в головах этих хорошеньких кукол...

Уголки рта куклы поднялись вверх, из речевого аппарата послышался звонкий девичий смех, наверняка когда-то принадлежавший живой девушке. Мужчина с тоской посмотрел на неё.