Есть Янино, есть Мартышкино, мы собрались в Обезьянино. Почему?

Миша сказал, что Обезьянино не просто существует — у его друзей там даже дача есть. Дача и дача, ладно. Ещё он сказал, что если пройтись полчасика, выйдешь на настоящий деревянный город и шалаши. Миша с другом их с детства строят. Показал фото: грустные глаза ребёнка, панама с черепашками. За спиной двое старшеклассников несут бревно. Это сосна? Следующий снимок: дети перебегают по брёвнам между деревьями, до земли — метра два. Кольнула зависть, у меня товарищей по даче никогда не было. Да и дачи тоже не было, я вообще была хоть раз на даче? Миша спросил: «Едем?» Да, давай.

Решили ехать на электричке с Карельского вокзала. Говорят, раньше он назывался Финляндским — благо не взорвали, просто переименовали. Над коробкой здания торчит игла шпиля, на который водружена пятиконечная звезда. На её фоне пролетают редкие автомобили таксистов. Подхожу ближе. Миша курит в стороне от входа, кивает мне и говорит:

— Ого, вот это рюкзак.

— Я не поняла, мы едем с ночёвкой или нет.

— Да, в этом вся ты.

Внутри рюкзака плед, термос, сублимированные бутерброды с тунцом, чехол для очков и сменное бельё. Миша ничего с собой не взял. Только переоделся: штаны хаки с торчащей из-под армейской куртки цепью. Ниже штанов — тяжёлые ботинки на шнуровке, выше куртки — светлые волосы, собранные в хвост. Вспомнила детскую фотку, где он в черепаховой панаме. Да, люди меняются.

Спрашивает:

— Завтра пойдёшь на линейку?

Значит, едем без ночёвки. Отвечаю:

— Да, хочу познакомиться с людьми.

Последний год провела как затворник: зубрёжка и поступление в медицинский на настройщика хирургических ботов. Зачем? Я точно не знаю, как и то, что теперь делать с освободившимся временем. Просто хотелось реальную работу, которая не исчезнет через пять лет.

На входе в вокзал досматривают с робособакой, при этом всё равно проходим рамки, которые стоят ещё с «финляндских» времён. Я справляюсь быстрее, Миша возится с металлической пряжкой ремня и цепью на брюках. Сканером светят в сетчатку. Хотя рядом мужчина с парой лазерных пил спокойно минует контроль.

С Мишей мы были знакомы через родственников с детства, но близко не общались. А летом столкнулись у парка — он собирался на пробежку. Это редкость, мало кто выходит на улицу — боятся заразиться штаммом «Рокки-17», да и зачем? Простая прогулка может привести к травме: из летающих тачанок вываливаются грузы, лёгким тяжко от дыма. Помню, как летом разбилась груда арбузов, случилось дикое — семиклашки вылезли из школьного окна, схватили уцелевшие куски и, оглядываясь, побежали обратно. Мелкие, а уже боятся выходить до завершения цикла прививок. Поэтому на улицах обычно только собачники, сумасшедшие и старики.

Миша на улицах бегал — это странность номер один. В ту встречу мы обменялись контактами. Вечером я уже знала о нём всё: учёба и стажировка в Главном виртуальном управлении. «Круто», — только и вертелось в голове пока смотрела профайл. Странность вторая — он занимался классической музыкой. Играл на настоящих инструментах в металл-группе, без нейронок и постобработки. Таким уже даже в деревнях не занимаются.

Я послала ему «Привет» вместе с общим детским снимком. Да, пришлось отправить запрос в социальный цифровой архив, что меня не красит, но один только «Привет» было бы… просто тупо, как любила говорить моя бабушка. Это не важно, он мне ответил. Мы начали встречаться пару раз в неделю, смотреть длинные старые фильмы и ходить пешком. Как будто не было ни угрозы заражения «Рокки-17», ни страха смерти от упавшего на голову арбуза. Когда не виделись, Миша жил свою увлекательную жизнь: подрабатывал, ходил на металл-концерты, репетировал в группе. Однажды он сказал, на чём играет, но я не услышала — рядом пролетел мусоровоз; а потом было уже неловко переспрашивать.

Мы садимся на …-ское направление, пробиваясь через пенсионеров, — разумеется, кому же ещё ездить за город?

— Ничего, все вывалятся во Всеволожске, надо подождать.

Внутри вагона жарко, идея купить у продавца китайский обдуватель уже не кажется такой уж глупой. Включается громкоговоритель: шум и бульканье с намёком на человеческую речь. Поезд трогается. Я спрашиваю:

— Интересно, если нажать на «Связь с машинистом», я буду так же звучать?

— Если это его настоящий голос, возьму в группу вокалистом.

Значит, он не на вокале.

С каждой станцией количество пенсионеров растёт. Миша уступает место женщине с двумя баулами банок, и я оказываюсь замурованной у окна.

— Спи, нам ещё долго, — Миша втыкает наушники и прикрывает глаза.

За окном мелькают грибники, другие поезда и станции. Расфокусировала зрение — серо-зелёное марево усыпляет. Обезьянино — каким оно будет? Неужели все эти постройки там сохранились, и я тоже смогу пробежать по бревну или добавить свой шалаш к сотне других?.. Не спросила, есть ли там озеро. Должно быть. Надо было тоже взять лазерные пилы.

Станция Всеволожская. Действительно, большинство выходит из вагона. Вытягиваю ноги в освобождённое от банок место. Миша садится. В вагон заходит небритый мужичок с разноцветными углепластиковыми тазами, лечебными вейпами и старыми добрыми носками с добавлением бамбука. Синтетического, разумеется. Людей почти нет, поэтому мужик подходит к каждому. Запах пота, в лицо мне летят капли слюны:

— Девушка, купите крест первых христиан или вертушку на палочке!

Я думаю о предстоящем визите к врачу. Продавец достаёт огромное распятие на цепи и вертушку, похожую на вокзальный шпиль.

— Да я обойдусь… — мямлю я.

Продавец страшно выпучивает глаза, хватает пластиковые тазы и отваливает в сторону дачника, призывно машущего сторублёвой купюрой — упаковка бамбуковых носков нашла хозяина. Миша перестаёт делать вид, что спит, и начинает смеяться.

— Что? Тебе бы пошёл крест. Мужчина, можно нам…

— Не надо!

Продавец оборачивается, вращает мутными белками глаз и неразборчиво хрипит — ничего не понятно, как и в случае с машинистом. Миша покупает вертушку, продавец убирает крест.

— Держи, таких больше нигде не увидишь.

Запускаю моторчик, фиолетовые лопасти жужжат и растворяются в воздухе. В вагоне будто прибавляется кислорода, я ощущаю непонятно откуда взявшуюся радость. Хочется ею поделиться, но Миша в забытьи — из наушников доносятся далёкие крики.

Станции летят. Дачник давно вышел. За окном больше нет соседней полосы рельсов. Кругом одна зелень. Грибники заходят в неё и пропадают. Ветки начинают хлестать электричку и залезать в окна. Такая свежесть!

Я закрываю глаза. Шум рельсов напоминает пение автотюна. Когда он пропадает, я понимаю, что сплю. Из звуков остаётся только шелест листвы. Зелени так много, что кажется — она выдавит окна, сомнёт вагон и наши тела внутри. Бред. Думаю о городе, о его холодных поверхностях, запахах помоев и криках туристов. Лучше думать о зелени, сжирающей всё: сначала вагон электрички, затем станцию и целый город, пока не останутся только детские шалаши в лесу.

— Следующая станция — Обезьянино, конечная.

Голос стал чистым, наверное, тоже приснилось. Или в электричках и не такое бывает? Открываю глаза — Миши в вагоне нет. Вышел покурить и растворился в зелени. В переднем кармане ветровки нахожу то фото с ребёнком в панаме. Теперь мне хочется тоже показать кому-нибудь Обезьянино. Пустой вагон трогается в обратном направлении.