В подъезде старой трёхэтажки тишину нарушал лишь звук телевизора из квартиры № 36, где почти всю жизнь прожила Мария Борисовна. Много событий повидала эта квартира. Раньше же всё было намного проще. Например, свадьба у неё тоже прошла там. А чего? Стол-книжку раздвинул, на табуретки дощечку положил, вот и лавочка готова — все помещаются и никому не тесно. Даже место для танцев оставалось в однокомнатной квартире-то. Баяны или гитары были обязательны на каждом торжестве. Под них и танцевали. Никаких ресторанов не надо было.

В этой же квартире и дети выросли. Засечки на дверном косяке до сих пор остались. Это так рост детей мерили. Мишка вымахал чуть ли не под два метра, а Люба — метр с кепкой. Вся в мать. И концерты дети устраивали здесь: песни пели, танцевали, спектакли разыгрывали. Время было простое, хорошее.

В этой же квартире и мужа Марии Борисовны поминали. Всё те же табуретки и стол-книжка. Вот только вместо громких возгласов: «Горько!» было тихое: «Давайте помянем». Дети выросли, и женщина осталась одна в своей квартире, где когда-то случилось много хорошего.

Теперь из хорошего остались только встречи с внуками, которых к ней изредка Мишка и Люба приводили. И то, чтобы самим куда-то сходить, развлечься. Она не злилась, но не понимала, почему так жизнь изменилась. Почему люди так изменились? Ведь не было такого раньше. Всегда как-то старались вместе держаться, отмечали праздники, в лото играли.

А сейчас Мария Борисовна сидит одна, никому не нужная, в своём старом кресле, которое они ещё с мужем покупали в девяностых, и смотрит телевизор.

— Вот и Гафт умер, — со вздохом сказала Мария Борисовна. Она всегда говорила сама с собой дома, потому что больше не с кем. — Красивый был мужик, мудрый. Эх, жалко. Скоро и мне помирать.

Она приговаривала что-то себе под нос и продолжала дальше смотреть телевизор. Там транслировали передачу о Валентине Гафте и его жизни. Показывали отрывки из фильмов, спектаклей, а ещё снимки из личных архивов. Вот так жизнь и заканчивается. Жил себе, жил, а потом раз — и нет.

— Про меня такую передачу не снимут, — говорила Мария Борисовна. — Да и зачем она? После смерти мы все равны. Что Гафт, что я — оба будем под землёй.

Мария Борисовна тяжело вздохнула и повернулась к журнальному столику. Там лежал старый фотоальбом. Она его почти каждый день листала и когда-то смеялась, а иногда плакала. На странице с фото, на котором был запечатлён её муж, она задержала взгляд. Подумала, что скоро они встретятся. Только он там, на небесах, молодой ещё совсем — в сорок семь его не стало. Она же еле ходит, да и внешний вид не для фотоальбомов вовсе. Мария Борисовна спокойно посмотрела все снимки и убрала альбом обратно. Взгрустнулось.

Она пошла на кухню, налила себе гриб и посмотрела в окно.

— Скоро уж Новый год, а снега совсем нет. Что за зима такая? — возмутилась старушка.

Кто-то постучался в дверь. Мария Борисовна быстро поставила стакан на подоконник и пошаркала открывать, приговаривая: «Иду, иду».

— Кто там? — спросила Мария Борисовна.

— Это мы, бабушка! — ответили детские голоса за дверью.

Мария Борисовна тут же повернула ключ в замке, открыла дверь.

— Ох, внучата пришли. Чего ж не предупредили? Я бы пирожков настряпала.

— Да нас папа завёз, — отвечал Ванька. — Он сказал, что заедет позже. Дела у него срочные.

— Вечно у ваших родителей дела срочные, — пробурчала Мария Борисовна себе под нос. — Проходите, детки. Сейчас я что-нибудь испеку.

Спустя полчаса в подъезде старой трёхэтажки пахло блинами, а за дверью квартиры № 36 играла песня из мультфильма «Три кота», которую было слышно аж на первом этаже. Так же, как и радостные крики и смех детей, играющих в прятки.

Может быть, праздников в этой квартире уже давно не было. Может быть, уже и не будет, как раньше. Зато здесь иногда слышен детский смех и пекутся пирожки, блины. Это тоже своего рода праздник.

— Идите кушать, пока не остыло! — позвала Мария Борисовна внуков. Она снова посмотрела в окно и, улыбнувшись, добавила: — А вот и папа приехал. Как раз к чаю.