— Да чего же ты, ну?

Мне было девять, и я тянулся к коту, залезшему на дерево. С первого взгляда могло показаться, что он пытался слезть, но при ближайшем рассмотрении выяснилось, что кот этот — та ещё задница, и не собирается выходить на диалог.

На этих размышлениях я почувствовал, как ветка подо мной обломилась, и поспешил к земле — проверять на практике закон всемирного тяготения. Спасибо Ньютону за открытие. Притягивала она чертовски сильно и... больно! Даже воздух из лёгких вышибло.

— Уй-й, — поднялся я, потирая ушибленное.

Следом мне на голову спрыгнул кот. Выпустив когти, «нежно» проехался по спине, элегантно спружинил на лапы и уселся в ногах довольный. Глаза блестят, зелёные, как трава.

Тут я со слезами на глазах закричал в небо: «Больно-то как!» А кот головой о ноги потёрся и давай круги наворачивать. Ласковый какой, зараза. Словно не ждал, когда я с дерева грохнусь. А мне показалось, что это и был кошачий план. И я, дурак, повёлся.

Посмотрел на него, всхлипывая, глаза вытер. Погладил. Хотя пнуть хотелось, ей богу. Спина горела. Кот замурчал и боднул мою ладонь головой, да так в глаза глянул... Вот тут я и растаял.

Домой его забрал. Родители особо не возражали. Пожалели — бездомный, кожа да кости. Совсем как я нынче...

Так и началась наша дружба.

Это произошло, когда я ещё не болел, но обо мне уже порядком беспокоились.

Дома я получил нагоняй и больше гулять не ходил. Да мне и не хотелось. Мои мысли были заняты котом.

Все дни мы просиживали на окне. На небо смотрели. Или как вечернее солнце стелется по траве, такой густой и глубокой, что можно в ней утонуть. Порой я ему читал. Порой он что-то рассказывал, тихо мурлыкая, и нежно мял меня лапами.

* * *

А потом пришли дожди, и я заболел.

* * *

У кота не было имени. Потому как: «Имена — для несвободных», сказал мне кот. Конечно, не кот сказал, а какой-то видный философ. И не философ, наверное. Но кот с ним был полностью согласен и на имена не откликался.

А откликался на шорох еды в миске и звук открываемой консервы.

А ещё приходил, когда грустно. Всегда приходил. Укладывался на грудь и мурчал, свернувшись кольцом. Мог носом ткнуть в нос. Или облизать шершавым языком — в общем-то, неприятно, но ты при этом улыбаешься и смеёшься. Так я и не понял, нравится мне это или нет. А коту однозначно нравилось — он этот трюк частенько проделывал.

* * *

Заговорил кот лишь однажды. По-настоящему заговорил. Когда я уже прошёл череду врачей, полежал в больнице и вернулся домой. С капельницей и каким-то принтером на колёсиках, что то и дело пищит. По всему выходило, что вырасти я не успеваю.

А кот сказал, что эта жизнь не последняя. А ещё, что умирать — не страшно.

— Я шесть раз умирал, — пояснил кот, глядя то на меня, то на торчащие из меня трубки.

Коту не нравилась вся эта пищащая лабуда с проводами и то, как люди относятся к смерти. Под людьми он, верно, подразумевал родителей.

— Они же уйти не дают, — рассуждал кот. — Даже если дело труба. Даже если станешь овощем.

Как раз им я и собирался стать, судя по разговорам. Только вот об этом никто так прямо, как кот, не говорил. «Всё как-то обтекаемо, эфемерно», — буркнул кот. Когда я выезжал на коляске из комнаты, разговоры стихали. А на меня смотрели с такой жалостью, что выезжать из комнаты вскоре расхотелось совсем. Только кот смотрел на меня как прежде. Да ещё играл с трубками. Как-то раз его даже вышвырнули за это из комнаты. Но он, конечно, вернулся: что коту людские законы?

Кот наморщил усы.

— Другое дело коты. Котика всегда можно усыпить, чтобы не мучился.

Кот вообще оказался тот ещё философ. Сказал, что во времена Эллады такого бы не позволили! А Сократ и вовсе выпил яд.

Мы с котом дали друг другу клятвы: в любом случае увидеться в следующей жизни. И он попросил почесать за ухом. Потому как считал это важным.

Он сказал, что пробовал вылечить меня. И мог преуспеть! Но тут жизнь на жизнь надо. А его кошачья уже поистрепалась за прошедшие годы.

— Совсем не в цене нынче кошачьи жизни. Не то что во времена египтян, Рамзеса Второго да Первого...

Тут он не стал пояснять, а я не стал спрашивать. У нас с котом были взрослые отношения, и каждый говорил то, что считал нужным.

Сказал лишь, что исхудал, пока вытаскивал меня «из-за края».

А я ответил: «Это крайности, и не надо так!» Ведь я догадывался. Потому что всю неделю кот пролежал у меня на груди. Даже есть перестал. Шерсть свалялась, а в глазах появились какие-то скользкие белые шарики.

Взрослые сказали, что котик приболел. И совсем не из-за меня, конечно. Мама даже хотела отправить его к ветеринару. Но я не дал. И правильно сделал. Иначе не случилось бы всего этого.

У кота, понятное дело, ничего не вышло, и я продолжил умирать. А он долго не знал, как начать разговор. Мы, люди, такие сложные, всё у нас так деликатно... так муторно. А жизни в нём осталось кошачьей... словом, эту беседу не переживёт.

Тут я и разревелся. Не хотел, чтобы он умирал. Но кот меня оборвал. Сказал, что есть один трюк. Он, конечно, кошачий, но... В общем, мы можем уйти, а затем вернуться! Правда, в другое место и время... Зато здоровые. И обязательно вместе!

Только делать надо всё быстро. Потому что, сказал кот, сегодня меня положат в больницу. Он своими ушами слышал. И тогда всему плану труба. Ведь без него я ещё, чего доброго, заблужусь. Не там выйду. Или не тогда. А то и вовсе: выйду, да непонятно кем или чем...

Я с ним во всём соглашался. У него опыт. Шесть жизней как-никак. Пусть он и говорит, что две из них мы были вместе.

— Надо только ухватиться за нити мира и немножко потянуть...

Объяснял он хорошо, и я быстро всё понял.

— ...а там не прозевать встречу.

К тому времени он уже тяжело дышал, припав к моей груди. Усы его трепетали, и кот выпустил когти. Мне было грустно видеть, как он умирает. В последнем порыве утешения он лизнул меня в нос.

И тут я испугался.

— А как я пойму, что ты это ты?! — нащупав наконец эти самые нити мира, спросил я.

Кот в последний раз открыл свои большие и зелёные глаза.

— А я... на тебя спрыгну, — резонно заметил кот и умер.

А затем умер я.

* * *

Мне было далеко за тридцать, но я всё равно залез на это чёртово дерево! Потому что хотел спасти кота. Даже не знаю, как мы вышли сюда через парк с женой. Да и откуда здесь кот? Чей он?

Вот только взглянув в эти хитрые зелёные глаза, я понял — спасать надо меня.

Кот резко потянулся и лизнул меня в нос. Я дёрнулся, ветка подо мной угрожающе заскрипела. Снизу меня звала жена: было ясно, что она волнуется. Да я и сам понимал: так высоко забираться опасно. Дерево старое, и много сухих веток.

— Дежавю, — вдруг понял я, но успел только моргнуть.

Ветка подо мной с треском обломилась, и я полетел вниз...