У меня большой дом. В нём сотни квартир. Не все, конечно, мои. Только одна. Да и не моя, а родительская. И то не полностью.

В общем, на девятом этаже красного кирпичного дома, в двух комнатах старой четырёхкомнатной квартиры живёт моя семья, семья Богатеевых: мама, папа, брат и я. Две другие комнаты принадлежат папиной сестре; они заперты, чтобы «эти дети недовоспитанные» (то есть я с братом) не испортили ремонт.

Я мечтаю о собственной квартире. Для начала о комнате. Чтобы там были мои личные пол, потолок, стены и моя личная половина двери (на ту, что выходит в коридор, не претендую).

Мне, кстати, тринадцать. А зовут меня...

— Лана! Помой за собой чашку!

Да, так меня и зовут — строгим маминым голосом.

— Лана! Я помою! Оставь её, Нин. Пусть отдыхает после школы.

Или так — задорным голосом папы.

— Лана! На телефон ответь или поставь бесшумный! — раздаётся наконец звонкий голос пятнадцатилетнего брата.

И я плетусь в кухню, откуда доносится настырный звук телефонного звонка и запах маминых оладий.

— Можно? — спрашиваю, заталкивая горячую оладью в рот.

— Когда посуду научишься мыть, тогда и можно! Чай хоть налей, нормально поешь! — мама набирает в чайник холодную воду.

Я беру в руку телефон, в этот момент он умолкает. На экране высвечивается пропущенный вызов. Это Верка звонила.

— Ну, иди перезвони и садись ужинать. Никита! За стол! Оставь компьютер! — командует мама.

И мы с братом по привычке выполняем всё, что она говорит.

По дороге в комнату я набираю Верку. Обычно после каждого нашего разговора я чувствую себя плохо. Любит Вера гадость какую-нибудь ляпнуть. Но других подруг у меня нет.

— Привет, Лан. Чё как? — нехарактерным для себя голосом отвечает Верка. Наверно, посмотрела какой-то новый сериал и подражает героине.

— Хорошо всё. Тебе с домашкой помочь?

— Не, пошли погуляем? Только денег возьми на кафе.

— У моих нет, наверно, — я краснею и накручиваю прядь шоколадных волос на палец.

— Блин, ну хоть пятьсот! Вы что, нищие?

Ничего себе! Хоть пятьсот! Я понимаю, что мне и ста рублей могут не дать, с деньгами в нашей семье в последнее время туго.

— Посмотрим, Вер. Мне ужинать пора. Пока, — я кладу трубку и выдыхаю: наконец, разговор закончен.

Я возвращаюсь в кухню и, голодная, набрасываюсь на оладьи, как вдруг меня посещает потрясающая идея:

— Ма-а-ам! А можно я возле кафе, где ты работаешь, петь буду?

— Ты что, хочешь, чтобы меня с работы выгнали? Я там не директор, а официантка, никто сюрпризы терпеть не будет, — мама собирает густые седые волосы в хвост. Она всегда делает так, когда нервничает.

— А ты поговори с директором, я ведь им гостей привлекать буду. Мам, я же так пою классно. Поставлю рядом шляпу, будут в неё деньги кидать. И ладно, что зима. Теплее оденусь, — я буквально умоляю.

— Тебе лет-то сколько? Кто в тринадцать лет работает? Тебе уроки делать надо!

Мама начинает краснеть, плохой признак. Но тут вмешивается папа. Он всегда имел какое-то необъяснимое влияние на маму. Короткие и точные аргументы папы убеждали маму в чём угодно.

— Нин! Ну Нин... Ну ё-моё, пусть поёт, — отец произносит финальное слово в нашей битве.

— Ой, ладно, Миш, я поговорю с начальником.

Мама собирает пустые тарелки, кладёт их в раковину и выходит из кухни.

На следующий день я уже сижу в кресле напротив директора кафе. Молодой тридцатилетний мужчина выглядит уверенно.

— Меня зовут Александр-Евгений-Доменик-Николай Сергеевич.

— Лана, очень приятно, — от волнения я вжимаюсь в спинку кресла и руками придерживаю колени, чтобы не дрожали.

Директор говорит, что раньше тоже был таким, как я (только каким, я так и не поняла) и что, конечно, он не против, чтобы я возле кафе пела, но добавляет: если что, мы не знакомы.

— А если что — это что? — удивляюсь я.

— Ну мало ли... Ладно. Будут вопросы — обращайся, — отвечает Александр-Евгений-Доменик-Николай Сергеевич.

— А как к вам можно обращаться? Прям полностью? — я нервно улыбаюсь.

— Представился в начале беседы, — мужчина поправляет очки.

Я в этот момент понимаю: работать нужно так, чтобы обращаться к директору с вопросами не пришлось.

Каждый день после школы я мчу к красной вывеске «Чайку». Под вывеской, рядом со мной, огромная пластиковая чайка предлагает прохожим испить пластиковый чай.

Зарабатывать удаётся рублей двести в день, максимум триста. В какой-то момент я чувствую, что петь часами после школы ради пары сотен, ещё и зимой, — глупая затея. И в этот самый момент появляется она — Елизавета, дочка поварихи. Оказалось, мой пример вдохновил Елизавету, и она решила тоже зарабатывать на том, что любит. Словно ангел с небес спустилась в мою жизнь эта четырнадцатилетняя скрипачка с короткими, торчащими в разные стороны пшеничными волосами.

Мы с Лизой договариваемся выступать по очереди. Ох, надо слышать, как она играет, эта Лиза!

— А давай вместе! Что-то вроде музыкальной группы сделаем, — предлагаю я однажды вечером. За несколько дней мне удалось убедиться, Лизка — своя, ей можно доверять.

— А давай, — радостно отвечает Лиза. И я вижу искры в её глазах.

Теперь мы выступаем вместе. Вокруг нас собираются толпы людей, а пара сотен в день превращается в пару тысяч! Слова, положенные на музыку, делают своё дело.

Я узнаю Лизу ближе: она любит квашеную капусту, не смотрит телевизор и часто танцует перед зеркалом. Кажется, это мой двойник! Может, мы сёстры? А что?

Каждый день мы встречаемся возле кафе — уже не знакомые, а подруги. Общение с Веркой затухает: её раздражает моё новое увлечение.

Однажды, исполняя песенку про плот, я вижу, как Вера проходит мимо. Улыбаюсь и машу рукой.

— Фу-у-у, пение — не твоё, — фыркает в ответ Вера.

Я могла бы обидеться и бросить всё. Но мне теперь колкости Веры безразличны. Не отвечаю. Не получив заветную реакцию, Вера хмыкает и уходит. А я продолжаю петь.

— Давай потом в кино? — улыбается мне Лиза, откладывая в сторону скрипку, чтобы отдохнуть.

— Конечно! — улыбаюсь в ответ и чувствую себя счастливой.