— Милая, подойди.

Маленькая чумазая девочка остановилась около соседского забора.

Старушка сидела в кресле. Несмотря на жару, ноги её были укутаны покрывалом. Все жители деревни знали, кто это: слепая и сумасшедшая София, частенько говорившая сама с собой.

Девочка потёрла нос тыльной стороной ладони.

— Моя племянница переставила стакан с водой, — продолжила старуха, улыбаясь. Белёсые глаза часто моргали, пока тонкие пересохшие губы произносили слова.

В этих местах в августе всегда сильная засуха. Люди работали на виноградниках, где даже лёгкое дуновение ветра всем в радость. Солнце обжигало смуглую кожу девочки, над верхней губой выступали капельки пота, которые она постоянно вытирала грязной ручонкой. Её привлекла тень от высокой сливы позади старухи, и она решилась зайти во двор. Она быстро нашла стакан воды и присела рядом на деревянную лавочку.

— Жарко, да?

Девочка молчала. Руки старухи без остановки двигались, рисуя узоры на пледе.

— Ты же девочка с молочной фермы? — уточнила старуха. — Не удивляйся, я слепая, но могу видеть по-иному. Долгое время моим другом был один непослушный мальчишка. Ещё когда я была молодой и красивой, а волосы мои вились, как лоза винограда, я уже не могла видеть. А этот мальчишка прибегал ко мне с холмов и рассказывал чудесные истории...

Мальчишка, сколько он себя помнил, всегда шутил и веселился. Если он бежал по дороге, то поддевал ногой консервную банку, которая со звоном катилась, подпрыгивая и смешно бряцая. Он же направлялся дальше, сверкая пятками. Внизу стоял маленький домик, окна которого выходили на дорогу. Мальчишка, пробегая мимо, толкал ставни, те со стуком хлопали и затворялись. За домом тянулись длинные виноградники. Солнце жгло окрестности, стараясь высушить поспевающие ягоды. Рабочие собирали урожай в корзины. Мальчишка, несясь на полной скорости, пинал крайнюю корзинку. Заполненная едва на четверть, она падала, тёмно-красные ягоды, как камушки, рассыпались и погружались в дорожную пыль.

— Ну налетел, ветер! — кричала ему вслед женщина, вытирая руки о грязный передник.

Непослушный мальчик бежал дальше мимо виноградников, и никто не мог его остановить. На этой дороге ему частенько попадался невысокий мужчина в широких штанах и рубахе, ведущий навьюченного ослика. Оба — человек и животное — шли медленно. Один сгибался под тяжестью давившей жары. Второй, жалко понурив голову, — под собственной ношей. Мальчишка подбегал к мужчине, хватал за край рубахи и дёргал её. Та взметалась вверх подобно парусу. Затем он гладил мягкие ослиные уши и шептал:

— Привет, ослик.

И снова бежал дальше. Он выскакивал на поле, заполненное яркими жёлтыми солнышками. Бежал то зигзагом, то прямо, то начинал подпрыгивать на одной ноге. За полем с подсолнухами находилась ещё деревенька. Белые аккуратные домики жались к дороге. Здесь с пригорка непослушный мальчишка разгонялся и уже просто летел. Ему нравился самый первый дом у дороги. Там во дворе сидела девушка. Он подбегал к ней и аккуратно, сложив ладошку лодочкой, поддевал густые кудри. Волосы взметались и открывали покатые плечи, длинную шею. Затем мальчишка брал девушку за руки, которые смиренно лежали на цветастом, красивом пледе.

Мальчишка, хоть и был непослушным, нравился ей. Потому что всегда приносил добрые вести. Он рассказывал о длинных кипарисах, что растут в городе, и о прячущихся в них цикадах. О том, как лопается с хрустом виноград на солнце, — так, что хочется сразу положить его в рот. Как нагретые и выбеленные от жары камни обжигают кожу. Мальчишка рассказывал о кристалликах соли, которые выпрыгивают вместе с прибрежной волной, и, сколько ни слизывай, всё равно остаются на губах. И конечно, о мягких ослиных ушах.

— У осликов очень мягкие уши, неправда ли? — закончив свой рассказ, спросила внезапно старуха.

Девочка кивнула, но тут же спохватилась, ведь бабка София не может её видеть. Перебирая по старому пледу руками, та продолжила:

— А ведь мой друг до сих пор навещает меня, я слышу его ещё за версту. Гляди! — Она указала дрожащей рукой в сторону пригорка. — Он уже спускается и скоро будет здесь...

Девчонка выскочила из тени, полуденный жар сразу обхватил её своими крепкими руками. Она подбежала к забору и посмотрела вверх на пригорок, но там никого не было. Ещё какое-то время она вглядывалась и щурила глаза, но вокруг стояло лишь жаркое колыхание воздуха. Она медленно вернулась к старухе, руки которой почему-то обмякли и больше не рисовали причудливые узоры на пледе. Из дома вышла дородная женщина, подошла к притихшей Софии и внезапно вскрикнула:

— Ой, померла!

Вытирая мокрые руки о засаленный передник, женщина наклонилась над бабушкой и со вздохом сказала:

— Отмучилась, — затем перекрестилась и громко крикнула кому-то, находящемуся в доме: — Беги в церковь. Вот некстати померла, я только суп поставила. А ты что тут забыла? — обратилась она к девчонке.

— Кто там? — послышался из дома мужской голос.

— Женька немая. Ишь, взаправду говорят, она ещё и глупая, глазищи вытаращила и смотрит. Иди со двора! — И женщина, схватив полотенце, висевшее на её плече, хлестнула им. Оно описало дугу, но коснулось воздуха, Женька уже бежала в сторону калитки.

Пока девочка шла обратно, разглядывая жёлтую пыль под ногами, кто-то догнал её. Женька обернулась. Тонкая ладонь, сложенная лодочкой, взметнула её локоны. Точно так же, как и несколько минут назад дотронулась до седых спутанных волос... Дёрнула её за юбку и слегка оголила поцарапанные коленки.

Далеко на горизонте сгущались тучи. Ветер, их вечный предвестник, нёс на своих крыльях послание о долгожданном дожде. Он летел всё дальше и дальше, унося на своей спине шероховатость старого пледа, запах сливы и загорелый жар молодых Женьких рук...