Нелли пощупала шерсть, овечью кудрявую, жёсткую шерсть шубы. Хозяйка шубы стояла напротив и красила губы, глядя в маленькое круглое зеркальце. На обратной его стороне, той, что была повёрнута к Нелли, желтел домик с картины Кандинского. Розовая глянцевая помада скользила по губам.

Женщина уставилась на Нелли, хотя на самом деле это Нелли первая уставилась на женщину.

— Что-то не так? — спросила женщина.

— Вы опаздываете. Уже был третий звонок, — нашлась Нелли.

— Знаю. Но не могу же я так… Без губ.

Нелли кивнула, будто тоже не понимала, как можно идти в тёмный зал смотреть спектакль так, без губ.

— Ну, я пошла, — зачем-то сказала женщина и действительно пошла.

Нелли повесила овечью шубу на свободный крючок. Уже несколько месяцев, как она подрабатывала гардеробщицей в кукольном театре.

Сегодня давали её любимый «Шпиль». В тёмном зале куклы уже ожили и возводили шпиль на Солсберийском соборе, знаменитый шпиль в сто двадцать три метра.

Однажды после спектакля Нелли закрыла гардероб и решила заглянуть в зрительный зал. В нём никого не было, только на сцене всё ещё стоял реквизит — деревянный каркас того самого шпиля. Нелли поднялась на подмостки, забралась внутрь каркаса и просидела там, пока её не выгнали работники сцены. Но Нелли хотелось повторить свою шалость — больше нигде в мире ей не было так хорошо, как внутри шпиля. Она понимала голдиновского настоятеля Джослина, одержимого строительством остроконечной верхушки. С того дня Нелли и сама стала одержимой шпилем, и теперь каждый раз после спектакля она пробиралась на сцену и пряталась внутри деревянного каркаса.

Единственная подруга Нелли, которая училась на психфаке, сказала, что у Нелли гиперфиксация на шпиле, но, скорее всего, это только симптом более глубоких проблем. Подруга спросила: может быть, Нелли хочет переспать с актёром, который играет Джослина? Нелли, чтобы опровергнуть эту версию, и в самом деле переспала с актёром, который играет Джослина. Он был не против, Нелли была молода и красива, с длинными густыми волосами, кошачьими стрелками на веках и мелкими веснушками по всему лицу и плечам. И всё же секс с актёром не принес ей никакого освобождения от фиксации на театральном реквизите, и Нелли продолжала залезать в шпиль, как ребёнок залезает в шкаф или под стол.

Тогда подруга предположила, что у Нелли было тяжёлое детство. Она спросила: может быть, в семье Нелли было насилие и ей часто приходилось прятаться, чтобы не попасть под горячую руку тирана-отца? Нет, у Нелли было вполне нормальное, даже счастливое детство. Никакого насилия.

В тот день, когда Нелли щупала жёсткую овечью шубу зрительницы, только-только наступил март. Снег ещё не сошёл, а Нелли уже страшилась конца театрального сезона, который неизбежно придёт через три месяца, и её услуги в театре будут не нужны.

Она продолжала спать с актёром, который играл Джослина, в основном в театре, иногда у него дома. Но особых чувств Нелли к нему не испытывала, она только хотела, чтобы он помогал ей летом пробираться в театр, в бутафорскую, где хранился деревянный шпиль, поэтому и держала актёра при себе. Его звали Герман, и он влюбился в Нелли.

Когда Нелли рассказала Герману про шпиль, он не стал смеяться, или осуждать, или задавать вопросы про тяжёлое детство. Он просто пообещал летом проводить её тайком в бутафорскую, хотя упомянул, что у него нет от неё ключа, но добавил, что он что-нибудь придумает. Летом шпиль не нужен, труппа будет репетировать «Гамлета», премьера которого намечена на сентябрь. Герман играл Полония, но Нелли было всё равно. Она проходила Шекспира в университете и видела много постановок «Гамлета», она любила эту пьесу, но она не любила Германа, пусть он играл бы и самого Гамлета или хотя бы Клавдия.

Несмотря на помощь Германа, не все проблемы были решены. На лето Нелли должна была найти другую подработку, чтобы заплатить за общагу и нормально питаться, а ещё ей надо было навестить семью в другом городе. Но Нелли боялась разлучаться с театром и шпилем, поэтому ни на какую подработку она так и не устроилась, а поездку отложила на самый конец августа, собиралась успеть перед началом театрального сезона.

Всё лето она провела в театре кукол, в бутафорской, где сидела в шпиле и читала книги. Она училась на филологическом, и список чтения, казалось, только увеличивался. Увеличивался и шпиль. Внутри него Нелли становилась такой маленькой, точно кукла, одна из многих в комнате, где находился шпиль.

Деньги кончились и пришлось голодать, чтобы всё-таки навестить маму с папой и двух младших братьев в другом городе. Обедала она за счёт Германа, завтракала овсянкой, а ужинать — не ужинала. Старалась за обедом затолкать в себя как можно больше всего. Суп, салат и второе, а ещё пирожное с кофе, иногда шампанское.

Руки Нелли стали тонкими и безвольно болтались, а косточки на локтях выпирали, точно шарниры. У Нелли кончались силы. Она думала, что совсем уменьшится и превратится в марионетку, но неожиданно её взяли на стажировку в пресс-службу театра, потому что она была филологом и умела писать статьи, а ещё она хорошо знала театр. Нелли стали платить символическую сумму, обещая поднять зарплату с осени, и Нелли воспряла духом, снова стала большой, обычной собой, с обычными руками и косточками. К тому же теперь Герман ей был не нужен, чтобы попадать в бутафорскую.

В конце августа Нелли всё-таки съездила к семье, а когда вернулась, театр вовсю готовился к премьере «Гамлета». Герман преследовал Нелли, поэтому она перестала прятаться в шпиле, ведь он прекрасно знал об этой страсти Нелли, и легко мог бы её там найти.

Во время премьеры Нелли разрешили посмотреть спектакль из зрительного зала. Когда началось представление, ей в глаза сразу же бросилось нечто прекрасное, скрывающееся за спинами актёров — тёмно-синяя ширма. Нелли захотелось погладить натянутую между деревянными балками ткань глубокого кобальтового оттенка, как у волны с картины Хокусая. Герман отлично исполнил роль Полония, но Нелли было всё равно, как и в целом на «Гамлета». Она смотрела, как актёры передвигают ширму, прячутся за ней, выглядывают из-за неё, создают с её помощью несколько пространств на одной сцене, и всё это казалось Нелли самым настоящим волшебством, великой силой театра.

После спектакля, Нелли уже не нужно было бежать в гардероб, и, когда зрители  разошлись, она поднялась на сцену. Нелли подошла к ширме и коснулась её бархатистой ткани. Синий цвет тёплой волной обволок Нелли. Она поддалась и отпустила тело в свободное плаванье, разрешая волне плавно раскачивать себя.

Чуть позже её нашли под сценой, с которой Нелли свалилась, когда качалась на волнах. Она ударилась головой о лестницу, и казалось, будто Нелли свалилась с высоты шпиля, а не театральных подмостков. Проверять пульс было бессмысленно, но один из работников сцены всё же приложил два пальца к холодной шее Нелли. Да, она была мертва.