В конце лета мы с мамой как обычно возвращались от бабушки из Самары в Москву. Поезд оказался проходным. В купе уже сидели двое: женщина и её мама — совсем седая, с глубокими морщинами на лице, но при этом ухоженная и даже красивая. Старушка оказалась очень разговорчивой. Это были трогательные рассказы, преимущественно о войне.

Верхний свет погасили рано.

Дочь старушки попросила меня закрыть дверь на щеколду и строго сказала:

— Не открывайте ночью.

Проснувшись, я услышал невнятные бормотания. Старушка привстала и что-то неясно говорила.

— Спи, ещё долго, — сказала ей дочь, свесившись вниз: — Когда приедем, я тебя разбужу, — и выключила ночник.

Мне не спалось, но я не шевелился, чтобы не шуршать, и слушал стук колёс. Ночные бормотания старушки ещё пару раз повторялись, но женщина с верхней полки каждый раз успокаивала старую мать.

Через какое-то время меня разбудило монотонное бубнение. Голос принадлежал старушке, но было не разобрать, откуда он доносился. Я ждал, когда её разбудит дочь, но та спала. Старушка говорила то громче, будто на кого-то ругаясь, то тише, словно сама с собой. Всякий раз, когда она повышала голос, я надеялся, что женщина с верхней полки проснётся, но этого не происходило. Внезапно старушкин голос прозвучал прямо над ухом и почти одновременно — напротив. Я вжался в постель и старался разобрать хотя бы слово, но не мог. Надо бы разбудить. Только как? Сказать, чтобы просыпалась? У меня словно ком в горле застрял.

Тихие бубнения, недовольная ругань, ахи и отчаянные завывания летали вокруг, то приближаясь к моему лицу, то взмывая под потолок. Я пересилил себя, сел и уставился на полку. Кажущееся в темноте серым одеяло старушки не шевелилось. Звуки её голоса продолжали метаться по купе. Я хотел позвать маму, но ужас сдавливал дыхание, а тянуть руку в темноту наверх было страшно. Позвать проводницу?

Я встал, не надев ботинки, сделал несколько быстрых шагов к двери. Неясные звуки усилились и участились. Вчера старушка так не разговаривала, но голос точно принадлежал ей. Повернув ручку, я не услышал щелчка. Сломалась? Потянул дверь — она поддалась. Тьма звуков оглушила меня.

Когда я пришёл в себя, было тихо. Только мама обыкновенно посапывала. Я сходил умыться и лёг.

Мамин будильник проиграл мелодию за час до Москвы. Начали собираться. Женщина, спустившись с верхней полки, сходила за чаем, разбудила свою мать, достала печенье и булочку.

— Поешь, мам, — сказала она.

Старушка сидела молча.

— Вы дверь открывали? — спросила женщина.

Я молчал. Женщина сдержанно вздохнула.

— Ну, пойдём собирать, — сказала она и достала из сумки шуршащий плотный пакет. После нескольких манипуляций пакет превратился в подобие почтового ящика.

— Каждый раз одно и то же, — проворчала женщина. — Много звуков-то было?

Я не ответил.

— Понятно, — процедила она, открывая дверь и подставляя ящик к дверным петлям. Его крышка немного приподнялась и тут же захлопнулась.

— Мам, подожди нас, мы сейчас, — бросил я, осознавая, что натворил, и вышел следом.

Мы прошли по коридору и подвигали каждую шторку. Ящик, словно ловушка, всякий раз приоткрывал крышку и заглатывал звук. Подошли к закипающему водонагревателю. Женщина привычно подставила плотный прямоугольный пакет, тот хлопнул крышкой-ртом — титан умолк.

— Он выключился? — поинтересовался я.

— Сам ты выключился, — буркнула женщина и ткнула в меня ящиком. — Держи. В туалет один пойдёшь или со мной?

— Я сам.

Когда я вышел, женщина выхватила ящик и потрясла его.

— Мало, — сказала она и подтолкнула меня в купе со стаканами.

Я взял подстаканник, насколько мог громко поставил в него пустой стакан, начал звенеть ложкой, будто размешивая сахар. Звук закончился. Я звенел второй ложкой, третьей... Женщина тоже стучала стаканами, будто чокаясь сама с собой, и кусала губы.

— Скоро конечная, — засуетилась она. — Надо успеть до прибытия, пока двери не открылись.

Когда вернулись в купе, моя мама сидела напротив старушки, положив руки на колени. В её глазах читался испуг. Женщина села рядом со своей матерью.

— Мало, — сказала она, проглатывая слёзы.

— Давайте, я поговорю в него, — предложил я.

— Это не поможет. Проверяли.

— Может, в другой вагон сходить?

— Не успеем. Две минуты до прибытия осталось. А нам нужны только звуки из поезда. Они хранят память о речи мамы... Если двери откроются, все эти звуки вылетят. Неужели...

«Уважаемые пассажиры, наш поезд прибывает...» — донеслось из радиоточки.

Я выхватил ящик и поднял его к дырочкам над окном.

«...на станцию Моск...»

Радио умолкло. В соседнем купе засмеялись.

Я стоял с ящиком над головой. Женщина удивлённо и умоляюще смотрела на меня.

«...сибо за пользование нашей компанией», — послышалось вдруг.

— Достаточно, — обрадовалась женщина. Она подскочила, аккуратно забрала у меня ящик и передала своей маме.

— С добрым утречком, — сказала та.

Мы заулыбались. Женщина обняла старушку и заплакала. Моя мама тоже обняла меня.

— Спасибо, — сказала мне женщина. — Так далеко мы ещё не заходили.

Поезд остановился. Мы взяли чемоданы, попрощались и вышли из купе. В коридоре я незаметно взялся за шторку и потянул её. Шторка поехала по перекладине и тихонько заскрипела.