Всё началось с трёхлитровок. У мусорного бака стояли две пустые и чистые стеклянные банки — ценная находка для рачительной хозяйки. Марина собиралась начать сезон засолки, чтобы к приезду сына закуску на стол поставить и с собой хоть пару баночек отдать.

В таких больших хорошо бы капусту заквасить по её фирменному рецепту — хрусткую, чуть терпкую, с тмином. Подумала о ней, и сразу полный рот слюней — точно надо солить. Марина тяжело наклонилась — разгрузочные дни на кефире не спасали от напавшей на неё полноты в последние годы — и подняла банки с земли. На завтра наметила купить капусты, перемыла находки и поставила их в кухонный шкаф. Как удачно, и главное — успела, никто не уволок.

На следующий день Марина специально прошла мимо мусорного бака, чтобы проверить, не оставили ли банок поменьше: ей бы пригодились под лечо. На этот раз там нашёлся меховой пуф под леопарда, изрядно подранный чьим-то котом. Тут же гордо стояло трюмо цвета вишнёвого дерева под облупившимся лаком.

«Хорош, такие больше не делают, но тяжеленный, зараза», — с сожалением подумала Марина, попробовав приподнять его с одного бока. Вздохнув, она подхватила пуф в качестве утешительного приза — обтянет новой тканью, и как новенький.

Жителями её района были в основном пенсионеры, доживающие в хрущёвках, которые доставались детям уже с запашком старости и пыли. И если новым счастливым обладателям квадратных метров не удавалось продать старое барахло, то всё нажитое неизбежно оказывалось на помойке. Поэтому дворы их микрорайона ежедневно пополнялись следами ушедшего быта его обитателей. Приобретя нешуточный охотничий азарт, Марина стала ежедневно отправляться на прогулки мимо четырёх мусорных площадок домов-близнецов.

Чего только не находила она около выкрашенных в неизменный зелёный цвет баков: обалдело разинувшие рты стулья с дырами вместо сиденья, кухонные диванчики, замусоленные пятыми точками не одного поколения чьей-то семьи — теперь мокли под сереньким дождём. Нередко к мусорному баку выставляли целые коллекции: книги о советских актёрах, чьи имена уже ничего не говорили внукам их поклонников, и аккуратные многолетние подборки журналов по кройке и шитью.

Если Марина ещё могла представить, почему было принято решение выкинуть коробки со специфической литературой, то почему избавлялись от цветов, понять не могла. Пройти мимо было нельзя, и она уносила гигантских щучьих хвостов, раскоряк-кактусов, полуживых фикусов Бенджамина, истеричный характер которых позволял им выглядеть совершенно мёртвыми или полными жизненных сил с разницей в один день.

Изредка заходившие подруги сначала восхищались: «Кто ж такое выкинул! Сердца у людей нет». Но со временем в коридоре, а потом и в комнатах выстроились шаткие пирамиды вещей. Тут можно было найти пустой аквариум из толстого зеленоватого стекла с ломаной трещиной на боку, миксер в коробке и пылесос (неизвестно, рабочий ли), пакеты с разномастным тряпьём, ботинки мужские на меху — они лавиной наступали на гостя квартиры. Марина же ловко проходила сквозь баррикады, оставив себе узкие тропинки-проходы из комнаты на кухню, в ванную и ко входной двери. Выход на балкон был давно заблокирован мешками с вещами; через мутное стекло пиками топорщились ножки стульев.

Подруги и вовсе перестали появляться у Марины, смущаясь тараканов, неизбежно у неё объявившихся — перебирать коробки и мешки было некогда, живность заселялась вместе с вещами. Зачем она тащила всё это к себе домой, Марина сама себе никак не объясняла. Увидев коробку с макулатурой или старый пуховик, она не задавалась лишними вопросами. Чесучее желание унести, сделать своим, сложить и сохранить не отпускало, пока вещь не оказывалась в квартире.

Не замечала Марина и косых взглядов соседок, гадающих, не спивается ли она часом. Выходить на улицу стала в чём попало, не заботясь о сочетании цветов, иногда и вовсе надевая две юбки сразу или платье поверх брюк на таджикский манер. Забывала расчёсываться, красилась какими-то урывками: то только один глаз, то губы намажет, да забудет, разотрёт красное по всему лицу — так и пойдёт.

Сын, живший в районе на другом конце города в новеньком человейнике, не имел привычки приезжать к ней в гости без повода, поэтому, услышав дверной звонок, она осталась сидеть на диване. «Ходит кто попало, сейчас опять скажут, что надо всё выкинуть, а сами-то сразу хоп — и утащат к себе». Она ухмыльнулась и даже показала крепко сложенный кукиш двери, в которую продолжали трезвонить. Сделав телевизор погромче, она отвернулась к экрану, где орали друг на друга мужчины в костюмах. Не заметила, как щёлкнул замок от вставленного с другой стороны двери ключа. По коридору медленно прошёл плечистый мужчина в чёрной дублёнке.

— Это что такое? — он ошалело осматривал завалы вещей вокруг себя, сняв с головы кожаную кепку. — Ты почему не открываешь? Мне соседи названивают, жалуются, что от тебя тараканы лезут.

Марина замерла, молча глядя на гостя, не вставая с дивана. Выругавшись, мужчина задавил тяжёлым ботинком пробегавшего мимо таракана.

— Ты когда успела? Зачем это всё притащила сюда? — не получая ответа, расходился он, повышая голос.

Она всё смотрела, подслеповато щурясь, и никак не могла понять, кто этот мужик и что ему нужно, а главное — откуда у него ключ?

— Мама? — он подошёл ближе, впервые присматриваясь не к хламу вокруг, а к ней самой. — У тебя всё хорошо?

— Что же это, я же капустки... насолить хотела, — невнятно пробормотала Марина. — Забыла, забыла купить капусты-то.

Крики спорящих в телевизоре слились с недовольным голосом сына или мужчины, притворившегося сыном. Разве он был такой огромный, такой злой — её мальчик? Мысли разбегались, словно тараканы под ботинками незнакомца, и Марина вдруг остро поняла, как ей страшно и совсем ничего не понятно. Она закрыла лицо руками:

— Только ничего не выкидывайте, пожалуйста, ничего не выкидывайте, — по кругу повторяла Марина, равномерно раскачиваясь из стороны в сторону и крепко зажмурив глаза.