Он смотрит на часы. Скоро обед. Светка придёт. Будет ругаться, что он не ест. Будет плакать. Умирать в обеденное время нехорошо, а то Светка испугается, тарелку с супом уронит, ковёр испачкает. Придётся ей не только с телом возиться, но и с ковром, а кому оно надо.

В обед умирать нехорошо. Лучше как Витёк. Тот умер ночью во сне, тихо-спокойно, утром его нашли уже готовеньким. Только Витёк умер в понедельник, а это тоже не очень хорошо. Жене из-за него пришлось на работе отпрашиваться. Лучше умирать в ночь на субботу, чтобы никому график сильно не портить.

На часах 14:11. Светка расстроенная. Вчера он слышал, как они с мужем на кухне переругивались, то шёпотом, то в полный голос. Он ему никогда не нравился. Вроде бы нормальный парень, но есть в нём какая-то червоточина, гнильца какая-то.

— Что вы с Володькой вчера? — спрашивает он.

— Да ничего, всё нормально, — отмахивается Светка. — Поешь, пожалуйста, это тыквенный.

— Ненавижу тыквенный.

— Надо, пап.

— Тебе надо, ты и ешь. И своему скорми. Он у тебя всё лопает.

— Давай я тебя покормлю?

Светка берёт ложку. С мольбой на него смотрит.

— Дай мне лучше таблеток. Штук двадцать, чтобы раз — и всё.

— Пап!

— Ну или своего попроси, чтобы он мне подушку на лицо — хоп, и с концами.

— Открой рот, — велит Светка, поднося ложку к его рту.

Он сжимает губы и мотает головой. Есть ему уже давно не хочется. Глотать больно.

Первое время, когда аппетит пропал, он ел ради Светки. Чтобы не плакала. Потом он понял, что не может самостоятельно добраться до туалета, и решил голодать.

Светка уходит ещё более расстроенная, чем пришла, а он не замечает, как засыпает. Темно, как на дне кофейника. Просыпается и смотрит на часы. 17:20. Долго смотрит на окно и на кусок серого облака. Месяц назад он плакал, глядя на закат и думая, что это один из последних закатов в его жизни, а потом плакать надоело.

Читать не хочется, слушать радио тоже, смотреть телевизор — тем более. На днях к нему заходил Толик, принёс планшет, показал, куда и зачем тыкать. С тех пор планшет лежит нетронутым. Зачем Толик его принёс? Толик хороший, умный и порядочный мальчик. Сразу видно, что в мать пошёл...

А в планшет он закачал видео из семейного архива. Кассеты много лет валялись на чердаке вместе со сломанной камерой. Толик их достал, оцифровал, в планшет загрузил. Там, говорит, все — и ты, и баба, и я, и мама маленькая, и коты с собаками разные, и даже дядя Витя соседский.

Он приподнимается на кровати, включает планшет и ищет папку с коллекцией видео. Пока ищет, устаёт и почти сдаётся, но всё же начинает смотреть — и забывает о времени. В папке другие папки — 2010-й год, 2005-й, 1999-й, 1995-й... В каждой папке — отрывки из прошлой, как теперь кажется, жизни.

Вот Светка перед зеркалом крутится, вся расфуфыренная, но при этом такая серьёзная и сосредоточенная, как будто не на дискотеку собирается, а на научный симпозиум. За кадром — Танькин голос. Она комментирует наряд дочки, шутит, даёт наставления. Допоздна не задерживайся; не пей и не кури, даже пробовать не смей; на коленках у Вовки не сиди, а то как не пойми кто, везде ведь люди, всё видят, а ты на коленках... В ногах у Светки крутится Зуйка, такса, она под машину потом попадёт. Светка — девочка ещё совсем, пухленькая, с волосами до попы, а Танька и Зуйка — живые совсем. Такие живые, что кажется, будто они сейчас войдут к нему в комнату. Мёртвые, но вроде как живые, почти как он сам с этой его болезнью — ни то ни сё.

Съёмка обрывается, и он оказывается у Витьки на даче. Жарят шашлыки с друзьями, горланят песни, пляшут. Молодёжь так не умеет, как они умели — веселились хоть трезвые, хоть пьяные, но чаще, конечно, пьяные. Они тогда у Витьки с утра до вечера пили. У него же куда ни плюнь — везде бутылка спрятана: одна за уличным туалетом, другая — у кроликов в клетке, третья — в ванне с водой для полива.

А вот утренник в детском садике. Дети держат таблички с буквами и рассказывают стихи про гласные и согласные. У Толика буква «Ш», и он долго ждёт, волнуясь, своей очереди...

19:31. Он засыпает. Ему снится, будто Толик забыл стихотворение про букву «Ш» и хнычет, а он не может ему напомнить строчки, потому что умер. Просыпается, когда Светка приносит ужин. Просыпается с бешено бьющимся сердцем, как будто не просыпается, а выныривает из озера, едва не утонув. На груди лежит планшет.

— Может, поешь? — спрашивает Светка.

— Ты оставь, я попозже...

Светка какая-то другая, не такая, как днём. Как будто помоложе и попухлее. Миленькая какая-то. Днём она вроде с короткой стрижкой была, а сейчас вон коса длиннющая до попы свисает.

— Давай я тебя покормлю, — просит.

— Спасибо, я сам.

Светка что-то рассказывает, а он смотрит на неё, но не понимает. Слышит, как в соседней комнате дети стихотворения читают про буквы. Буква «Ш» шары купила, полетать на них решила. Надо Толику слова напомнить, а то он забыл.

20:04. Включает планшет и проваливается в прошлое. Просматривает одну папку с видео, переходит к другой, прыгает из 2012-го года в 1996-й, а оттуда — в 2001-й. Вот Светкина свадьба, муж её ещё не такой толстый, как сейчас, и даже сносно вальсирует; застолье по случаю его дня рождения, пятьдесят пять лет, молодой ещё и без опухоли в гортани, хотя, может, она уже тогда у него завелась, всю жизнь ведь курил как паровоз; пикник на природе, Светка на дерево залезла, а слезть не может — папу зовёт.

Он то смотрит видео, то проваливается в сон и досматривает кадры уже там. Разницы особой нет — и там, и там он ещё молод, здоров, Танька ещё с ним. Какая же она... Он же столько раз повторял, что должен уйти первым, а она взяла и не послушалась.

Незаметно наступает ночь. На экране он стоит во главе стола с рюмкой в руке и поздравляет Светку с очередным днём рождения. Много таких дней уже было и много ещё впереди. Он долго стоит, долго произносит тост. За столом уже переглядываются, перешучиваются, а он желает дочке одного, второго, третьего...

На часах 03:30. Планшет падает из рук. Водка разливается на стол. Он закрывает глаза, но тут же их открывает. Солнце светит в окно. Зуйка, поскуливая, выпрашивает еду под столом. Витька делает вид, будто заснул во время его бесконечного тоста. Все вокруг смеются.

Он смотрит на стол. Танька наготовила салатов и закусок разных, гуся зажарила, шарлотку испекла. Пахнет обалденно. Он сглатывает слюну, не чувствуя боли. Хоть и не хочется, но сглатывает ещё раз, чтобы убедиться, что боли нет и что он здоров.

Его молчание затягивается. Светка смотрит на него озадаченно. Как же ей идёт с длинными волосами. Красавица. Танька тоже красавица, хоть и хмурится. Думает, наверное, что они с Витькой ещё до застолья наклюкались, вот он и не в кондиции. Ругаться будет. Как же давно она на него не ругалась...

— Мои вы хорошие, — говорит он. — Наконец-то я проголодался.