— Нет, на этом этапе уже ничего не поможет. Рак крови. Простите. — Врач снял очки и стал нервно протирать салфеткой бифокальные стёкла.

— То есть... только химиотерапия ради пары лишних месяцев? — Верочка напряжённо вглядывалась в лицо врача, удивляясь, как сейчас важен стал этот человек, имени которого она даже не запомнила, каким огромным и значительным стало его лицо, будто луна в августе, и теперь всё зависело от того, что он сейчас ска...

— Именно так. Вы очень поздно обратились, к сожалению. — Врач наконец надел очки, мельком взглянул на неё и стал что-то писать в карточке почерком, похожим на арабскую вязь.

Верочка заметила, что мысли как-то слишком медленно и постепенно появляются в голове, и думать их очень трудно и мучительно долго. Она посмотрела в окно и увидела пегую дворнягу, неловко прыгающую к мусорному контейнеру. У собаки не было левой задней ноги. Она хихикнула, врач вздрогнул. Верочка улыбнулась и встала, прощаясь:

— Спасибо, не буду больше вас отвлекать, я... запишусь на ресепшене. До свидания.

На улице она снимает туфли и идёт босиком. Оказалось, это приятно — к полудню асфальт тёплый, как только что испечённый пирог. До офиса недалеко, она заходит в здание и поднимается к себе в бухгалтерию. Входит, садится за свой стол и включает компьютер.

— Вер, ты чего без обуви, каблук сломала? — спросила кадровичка Машенька, сидящая за соседним столом.

— Нет. Просто поняла, что я ходила босиком последний раз лет двадцать назад, и решила повторить. Рекомендую, — рассеянно ответила Верочка, глядя на заставку операционной системы.

Сидевшая у окна Лидочка съязвила, как всегда:

— Чокнутая. Надеюсь, прививка от столбняка у тебя есть, — и продолжила водить пилочкой по ногтям — она делала маникюр.

Вера задумчиво смотрит на неё, встаёт, подходит. Лидочка продолжает расслабленно делать маникюр, задрав красивые ноги на подоконник, и ухмыляться, глядя на Веру. Вера протягивает руку, берёт пилку для ногтей из её рук и вонзает её в икру Лидочки со словами: «Надеюсь, у тебя тоже есть прививка. Как же ты достала меня за эти пять лет, сучка». Вера удивляется, сколько ненависти она вложила в этот удар, гораздо больше, чем заслуживала глупая Лидочка. И уходит на своё место. Кровь, крики, звонки, беготня, а Верочка набирает в адресной строке браузера нужное название и покупает билет на самолёт. Машенька за соседним столом, открыв перламутровый рот, не отрываясь глядит на Веру. Вера распечатывает электронный билет и, поймав взгляд Машеньки, подмигивает: «Давно хотела это сделать. — Смотрит на дверь, из-за которой доносятся вопли Лидочки: — И это тоже». И заливается смехом. Свободным, лёгким, серебристым. Машенька бледнеет.

Последовал разговор с руководством. Машенька слышала из-за закрытой двери только возмущённый голос Бориса Сергеевича и Верочкин смех, от которого у неё кровь стыла в жилах. Верочка вышла из кабинета и поехала домой, не дожидаясь окончания рабочего дня. Вызвала такси и просто уехала. А вы бы стали экономить, если бы вам сказали, что вы скоро умрёте? Она сидела на пассажирском сиденье, глядя на проносящуюся за окном жизнь, и думала примерно следующее: «Разве мы все не смертны? Разве я не знала, что в любой момент может произойти несчастный случай? Разве мы не готовы к этому каждую минуту? Выходит, нет. Я хочу разнести этот город в клочки! Они будут жить, а я — нет».

Дома ждали муж и две дочери — одной пятнадцать, другой шестнадцать. Верочка села на диван, подобрав под себя ноги, и сделала вид, что слушает мужа, который, оживлённо жестикулируя, делился новостями.

Вера улавливает слово «ужин» и произносит: «Приготовь сам, что хочешь».

В комнате повисла тишина, муж изумлённо вытаращился на жену, одна из дочерей изумилась: «Мам, ты заболела?» Муж вдруг вспомнил: «Что сказал врач?» Она легко засмеялась и ответила: «Ну да, заболела». Коротко, сухо рассказала о диагнозе, просто изложив факты. Затем рассеянно сообщила:

— Мне нужно уехать, что-то вроде отпуска. Сам понимаешь, — она неопределённо махнула ладонью, обращаясь к мужу. — Я и билет уже купила.

— Купила билет, не посоветовавшись? А как же мы? — Супруг обнял дочерей за плечи, скорее не для поддержки, а будто сам боясь упасть. — А как же твоё лечение? Надеюсь, мы едем вместе?

Верочка рассеянно ответила, думая о своём:

— Чувствую в данный момент я себя превосходно, лечение подождёт, это ненадолго. Хочу прийти в себя, если можно так сказать, — она засмеялась этим своим новым смехом, от которого вяли цветы. — Я еду одна.

Муж увидел во взгляде жены такую холодную непреклонность, какую от неё никак не ожидал, ударился об айсберг, утонул в сугробе и отступил. Ретировался на кухню, загремел сковородками, донеслись приглушённые ругательства. Верочка прислушалась, её лицо смягчилось. Зашла в кухню, закрыла дверь, подошла к мужу и заглянула в его расстроенное лицо:

— Я хочу сейчас попрощаться, сегодня, понимаешь? Не хочу весь этот комплект, который прилагается к мучительной смерти в окружении любящей семьи. Пока я ещё могу выбирать. Пожалуйста.

Они говорили несколько часов, сидя рядом на кухонном диванчике, он ругался и плакал, но всё понял. И отпустил её.

На самых верхних полках гардеробной она отыскала рюкзак и коробки со старой одеждой. Перемерила кучу вещей и, выбрав, наконец подошла к зеркалу — полчаса назад была ухоженная блондинка средних лет в белой блузке и чёрном костюме, а теперь — растрёпанная девушка с соломенными волосами в джинсах, красной футболке и спортивной куртке.

«Мне нравится. — Она касается зеркала и повторяет: — Мне нравится!»

Потом она тщательно собрала рюкзак — паспорт, билет, туалетные принадлежности, одежда; нашла старую записную книжку и положила её во внутренний карман. Дочери и муж поминутно заглядывали в комнату.

Прощались быстро и немногословно. Дочери стояли перед ней — испуганные и растерянные сестрички, держащиеся за руки. Верочка оглядела их и сказала мягко:

— Всё у вас будет хорошо, вы справитесь. — Коснулась их обеих, будто захотев ещё раз обнять, но передумала. Посмотрела мужу в глаза, кивнула и вышла из квартиры.

Таксист: «Ну что, в аэропорт?» Вера забивается в угол на заднем сиденье и говорит: «Да. Господи, да». Опускает стекло и выбрасывает смартфон в окно, в густую, как нефть, московскую ночь. Она летит к морю.

* * *

Самолёт приземлился мягко и тихо. Верочка ступила на трап, и прохладный ветер бросил ей в лицо влажный запах приморской весны. Хорошо. Она села в рейсовый автобус и через несколько часов оказалась в тихом посёлке на побережье. Сверилась с записной книжкой — «Только бы ребята жили там же!» — и пошла искать нужную улицу. Она шла по посыпанным гравием дорожкам и изумлялась, насколько здесь всё изменилось — скромных ветхих домиков почти не осталось, зато появилось много новых современных коттеджей. Они были построены на почтительном расстоянии друг от друга без излишнего пафоса — много дерева, стекла и камня, яркая трава, магнолии, самшит. Только два огромных дуба, усеянные омелами, стояли там же, в начале узкой улицы, ведущей к морю, на которой жили её друзья. Верочка коснулась одного дерева — ей показалось, что оно едва слышно загудело в ответ. И море было там же, синело и сверкало на солнце за дюной.

Марина выбежала к калитке и бросилась обнимать подругу. Закричала: «Витя, смотри, кто приехал!» Вера засмеялась: «Вот, решила воспользоваться вашим предложением!» Из дома вышел Виктор — в отличие от своей жены, хрупкой и невысокой, это был крупный мужчина — и тоже обнял Верочку с искренней радостью: «Наконец-то добралась! Слушай, ты сейчас совсем как в универе выглядишь. Вот же только недавно в Москве встречались, ты какая-то замученная была!» Ей были рады, и Вера ощутила покой.

* * *

Вера сидит с Витей и Мариной на открытой террасе их дома — серые доски, большой стол, широкие скамьи, сумерки, большие стеклянные чашки с горячим чаем, керосиновая лампа — и разговаривают, разговаривают. Шум прибоя заглушает их голоса. В этом месте в калейдоскопе людей и предметов то и дело складывается новая картинка:

Ночь, на столе горит лампа, Вера сидит на скамье, закутанная в плед, и рыдает, её молча обнимает Марина. Солнечное весеннее утро, в кресле на террасе сидит Вера и читает книгу. Летний вечер, Витя льёт вино по бокалам, Марина что-то рассказывает, Вера режет сыр и хохочет. Обед дождливым днём — на террасу выносят жареную рыбу на огромных тарелках, Вера с обожанием молитвенно складывает руки перед своей тарелкой, Витя и Марина смеются. Снова вечер, Витя и Марина вырывают друг у друга книгу из рук и спорят, на столе дымится чай в чашках. Осень, в кресле сидит Вера, закутанная в плед, и смотрит на заходящее солнце. Утро, день, вечер, ночь, утро, день, вечер, ночь.

* * *

Вокруг ни души. Ветрено и солнечно. Она садится на песок, задумывается на минуту, бросает под голову куртку, ложится на спину, смотрит в небо. Над ней проплывают удивительные местные облака, плотные и низкие, совсем материальные, они плывут справа налево, больше она ничего не видит. Кажется, что облака движутся быстрее, или это быстрее вращается планета? Море шепчет своё шшш-ш-ш. Она закрывает глаза и чувствует, как кровь медленно вытекает через поры и впитывается в песок, и как она становится пустой и сухой, будто старый вереск. И так пока ни капли крови в ней не остаётся, ни одной мысли, ни одного желания. Она тянется, зовёт море — и оно устремляется в неё, заполняя и затопляя каждую вену, артерию и капилляр. Она вспоминает, как когда-то читала о том, что химический состав морской воды практически идентичен составу крови. Всё правильно. Всё настолько правильно, что ей хочется взлететь и завопить что-нибудь или сплясать танец бесконечной жизни. Тогда она открывает глаза, и ослепительный свет рассыпается вокруг миллиардом искр.