В тот день, когда я убила своих ещё не родившихся детей, вместе со мной потоками слёз рыдало и небо.

— Так надо, малыш, — убеждал меня муж. — Сейчас не время, у нас всё ещё будет... потом.

* * *

Серый осенний вечер. Я возвращаюсь после суточного дежурства домой, на душе кошки скребут.

В квартире тихо, на кухонном столе записка: «Малыш, к ужину не жди, буду поздно».

Нашему браку двадцать лет. Муж мечтает о детях.

Он говорит, что во сне слышит их голоса — Машки и Мишки, таких похожих на него, — и даже качает их в люльке-зыбке. А недавно в переходе метро купил большого плюшевого медведя, и теперь он спит рядом с нами.

— Кап-кап-кап, — стучит дождь по стеклу.

А память — словно зыбучий песок — снова и снова затягивает меня в тот роковой день, в котором всё происходит как в замедленном действии: будто в зеркальном лабиринте я кружу на одном месте, а тысячи детских лиц смотрят на меня отовсюду, протягивают ко мне руки и плачут. Я хочу вырваться из этого наваждения, бежать, но не могу. Я бьюсь о стеклянные стены, теряю силы в поисках выхода, падаю, поднимаюсь, снова падаю, кричу от усталости и отчаяния, но... все двери заперты, я — в ловушке.

Утро будит ароматом кофе. Бреду босиком на кухню. На столе записка: «Малыш, будить не стал, вечером провожу в аэропорт, целую».

Впереди — двухнедельный отпуск, я улетаю одна, муж обещает присоединиться позже, говорит — работа.

— Кап-кап-кап, — барабанит дождь по стеклу.

* * *

Африка, бесконечный горячий песок, воздух пропитан жаром.

Мой проводник, араб, немного говорящий по-русски, обещает удивить меня.

В машине прохладно, звучит тихая музыка. Едем долго. Остановка. Дальше пешком.

Спутник помогает мне выбраться из высокой машины. Ноги по щиколотку тонут в песке. Стоять шатко — засасывает.

Идти тяжело, дышать тоже. Песок с противным скрипом оседает на зубах, прячется в складках одежды, в разы утяжеляя её. Пустыня, зной.

На небольшом отдалении друг от друга стоят две покорёженные ржавые бочки — в таких перевозят бензин. Зачем они здесь? Нелепость...

Жестом проводник приказывает мне встать между ними.

— Чуть назад и правее, сюда. — Рукой он показывает на торчащий из земли сук, просит повернуться.

Небо... песок... бочки... а между ними — чуть вдалеке — город! В нём озеро, улица, деревья, дома. От лёгкого дуновения ветра по воде бежит рябь, в одном из окошек колышется занавеска — кто-то стоит за ней. Я различаю силуэты детей — мальчика и девочки. Они машут мне, зовут к себе, и я машу им в ответ.

Мне нужно к ним. Снимаю кроссовки — песок раскалёнными углями вонзается в стопы. Пританцовывая на месте, делаю шаг вперёд. Проваливаясь по щиколотку в зыбкий песок, выдёргиваю ногу, тут же увязаю опять, падаю, поднимаюсь, бегу. Воздух обжигает лицо, песок попадает в глаза, вызывая резкую боль, голова раскалывается, мысли путаются, снова проваливаюсь по колено, падаю. В бессильном отчаянии пытаюсь зацепиться за зыбучий песок, поднимаюсь, бегу, падаю...

Пространство впереди искривляется, силуэты детей теряют чёткие очертания, город раскачивается, складывается, словно карточный домик, и исчезает.

От страшной догадки на миг останавливается дыхание, по телу разливается свинцовая усталость, сил и желания двигаться нет, в душе — пустота.

Закрываю глаза, мотаю головой из стороны в сторону, с немым вопросом смотрю на проводника...

— Мираж, — беззвучно, одними губами подтверждает он мою догадку, смотрит на часы, на небо, опять на часы, качает головой.

Я оборачиваюсь назад: там, где только что был город, — мутное оранжевое пятно.

Мы возвращаемся в отель.

Разом сгущается тьма. Звёздное небо смотрит на меня холодным мерцающим взглядом.

Начинается дождь, но его капли испаряются, так и не долетев до капота машины.