Ваня сидел на причале и пригорюнившись ждал паромщика. Озеро раскинулось на много миль. Вдалеке темнел остров, на нём — Гиблая крепость.

Заскрипел настил; рядом присела сухонькая старушка:

— Здравствуй, молодец, не найдётся ли у тебя хлеба кусочка да воды глоточка для усталой бабушки?

Ваня со вздохом раскрыл котомку:

— Хоть всем угощайтесь. Тут мало, но мне и не понадобится... Был молодец — скоро мертвец. Как вас-то сюда занесло? Места неприветливые...

— И чего? — хмыкнула старушка. — Отдохну и дальше пойду. Мне не в Гиблую крепость плыть. А ты какими ветрами?

— По дурости. Повадился Змей поля разорять, царь награду объявил... Принёс ему голову — получил землю, терем и крестьян. Но кто я без толстой мошны? Никто. А на меня дочка советника царёва глаз положила. Думал: счастье-то привалило! Посватался. Только выставил меня богатей, ещё и на пиру высмеял. Заявил, раз я нищ, дочку отдаст, лишь если волшебное веретено, золото прядущее, из Гиблой крепости привезу...

— Пообещал добыть?

— Поклялся...

— Правда, дурной ты. Но сердце у тебя доброе, так что вот, держи пузырёк, и слушай три моих совета...

* * *

— Ночью в крепость — ни-ни, — наставляла старушка. — Иди днём. Под Северной башней — тайный лаз. Выберешься у колодца — сразу в терем, никого не тревожь. И лицо плотно прикрой. Не дай Господь тебе в зеркало какое или стекло глянуться...

Вылез Ваня из тоннеля и оробел. Вокруг пустые улицы. Везде чисто, опрятно, но ни птички, ни животинки, ни ветерка в зелёных кронах. Одна тишина — густая-густая, хоть ножом нарезай и в котомку складывай. Ставни закрыты, двери заперты, людей нет. Да пахло противно: сладковато, приторно, точно в каждом подвале мясо гнило.

— Парадные двери не трогай. Есть ход на кухню. Будет темно, но огонь не зажигай. Дальше ступай в главную залу и подымайся по лестнице к спаленкам. Не забудь про зеркала. Важно сие. А веретено у царевны...

Поёжился Ваня в длинном коридоре. Света мало, почти ничего не рассмотреть. Воздух затхлый, дорожка под ногами нечищенная, от каждого шага пыль столбом.

Прошёл осторожно вперёд и отыскал самые богато украшенные двери — царевнина опочивальня. На пороге храпела чернавка, страшная, как чума. Кто-то зашил ей веки золотой ниткой и рот парчовой тесьмой замотал. Провинилась, видимо, но наказание жуткое.

«Недаром крепость „Гиблой“ прозвали...» — подумал Ваня.

Потянулась чернавка, почесала пятернёй грязные космы, и увидел он на её ладони рот, а во рту том — острейшие зубы. Не по себе стало Ване. Одно дело Змею голову отрубить, совсем иное — в логово нечисти влезть.

Перекрестился Ваня, переступил через чернавку и застыл в дверях истуканом. На кровати раскинулась невиданной красоты девушка в одной рубашке. Кожа белая, щёки розовые, губы алые, ресницы-опахала; волосы мерцали расплавленным золотом, разгоняя полумрак. Вздохнула царевна сладко-сладко и повернулась на другой бок.

— На царевну не засматривайся. Ведьма она. Злющая. Веретено на столе. Окропи его водицей из пузырька — она мной в особом ключе собрана, и батюшкой в храме освящена — хватай и беги. Больше ничего брать не смей, — старушка строго посмотрела Ване в глаза, — иначе не избежать беды. И про зеркала, зеркала не забудь!..

Схватил Ваня веретено и вдруг увидел усыпанную самоцветами швейную шкатулку. Внутри иголки, ножницы, напёрсточек с эмалью и моток парчовой тесьмы. Поразительная вещица! Так Ваню восхитила, что позабыл он наставления, вытряхнул на неё последние капли из старушкиного пузырька и тоже спрятал под одежду: «Милой в подарок».

Когда Ваня выбрался из крепости и побежал к паромщику, уже смеркалось.

* * *

Невесте шкатулка понравилась. Открыла её и залюбовалась собой в серебряном зеркальце под крышкой. И рукодельничать, и красоту наводить можно. Сразу напряла золотой нити на веретене, потом праздничную сорочку справила и вышила звёздами.

Отцу было никак от своих слов не отвертеться. При самом царе ведь пообещал дочь Ване!

Вскоре сыграли свадьбу. Сказали молодые клятвы, попировали с гостями и отправились в спальню почивать. Зацеловал Ваня невесту, заобнимал, и они заснули, утомлённые.

Ночью взошла луна, озарила молодожёнов белым светом.

Щёлк! Открылась на столике у кровати швейная шкатулка. Отразилась в серебряном зеркальце Гиблая крепость; донёсся издалека холодный и жестокий девичий смех.

Распахнула глаза невеста, села на кровати, огляделась невидящим взором и взялась за шкатулку. Вдела нитку в иголку, отрезала, клацнув ножницами, кусок тесьмы. Завязала Ване рот и давай штопать ему веки. Нить золотая, из-под веретена, — не почувствует боли. До утра и отца зашьёт, и мать, и гостей, и со слугами управится...

И себя не забудет.

На следующий день оказались заперты ворота, двери и окна терема — ни открыть, ни выломать. Думали крестьяне его сжечь да побоялись: такой жутью веяло от стен. Позвали батюшку. Окропил он землю святой водой, чтобы зло наружу не вылезло, но люди начали сами по ночам к терему приходить, словно зачарованные.

Пропадали с концами...

Быстро разлетелась дурная молва. Разъехались ванины крестьяне подальше. Не прошло и года, окружил терем непроходимый лес. А уж кто рассказывает, будто спит в чаще красавица, уколовшая палец веретеном и злой ведьмой заколдованная, тем Господь судья.