За лето Лерка Яблочкина совсем одичала. Нет, она не стала вепрем или горной козой, но надевать неудобную школьную форму категорически отказывалась.

— Ты же девочка, — вздыхала бабушка, — постой смирно.

— Я не хочу гольфы и банты, сарафан хочу и венок из ромашек.

— Ну Лерочка, — молила мама, подшивая низ школьной юбки, — замри на две минутки! Я уже почти всё!

А Лерка мыслями уносилась в поля, бежала к солнцу, радовалась ветру, кузнечикам, божьим коровкам, котятам, яблокам, винограду, розам в палисаднике. Она ещё была там, на свободе, где можно было лазать по деревьям, засыпать на стоге сена, пасти гусей, искать длиннохвостых ящериц, собирать букеты. Но лето быстро закончилось. А что теперь?

Увезли, поставили, сказали стоять смирно, юбку подшивают, купили эти зелёные тетрадки для контрольных и неудобные туфли, которые обязательно натрут пятку. А потом школа. На переменах бегать нельзя, разговаривать на уроках тоже, даже печенье погрызть, когда очень хочется, не разрешают.

— У-у-у, изверги, — шептала себе под нос Лерка, — сбегу в лес, буду жить с медведями!

За лето Кира Васильевна Жук совершенно расслабилась. Нет, она не превратилась в тюленя или в домашнего кота, но в школу идти абсолютно не хотела.

— Ты ж учитель, — говорила бабушка Киры Васильевны, — классный руководитель, в конце концов. Взрослая женщина. Ну чего ты ревёшь?

— Понимаешь, ба, — отвечала Кира Васильевна, — детей я люблю. Но там же и родители будут. Опять начнётся: «Вы не нашли подход к моему ребёнку!», «Мой Петя любит жёлтые яблоки, а вы ему на завтрак зелёное дали!», «А почему четыре? У моего Миши всего две ошибки». Понимаешь? Опять.

— Делов-то, — говорила бабушка, — смени работу.

— Детей же я люблю, — опять печалилась Кира Васильевна, — призвание моё — школа. Как же они там без меня? Вон Лера Яблочкина, наверное, совсем одичала в деревне. Буквы и таблицу умножения напрочь забыла.

Мыслями Кира Васильевна была на море. Она ещё лежала на шезлонге в далёком-далёком городе, где никто её не знал, а значит, можно было распустить косу, наблюдать за чайками, сидеть провожать солнце, бродить по закоулкам незнакомого города, носить купальник с ламами и несерьёзные футболки с фламинго. И знать, что никто внезапно не появится из-за угла с вопросами: «О, Кира Васильевна, и вы тут? Купальник покупаете? А учителям можно такой вот... раздельный?»

Кира Васильевна ещё была на свободе, где можно было бродить по пляжу и собирать ракушки, рисовать толстого соседского кота, не спать и всю ночь читать Диккенса, Гёте, Булгакова. Она ещё была там, где не нужно было писать планы, конспекты, отчёты. Но лето быстро закончилось. А что теперь?

Кира Васильевна вздохнула и опять подумала про бабушку Ромы Удалькова, которая любила посещать уроки, чтобы проверить, хорошо ли обучен учитель, который учит её внука. А потом сидела и записывала что-то в оранжевый блокнотик, шла к директору школы с отчётом и высказывала очередные претензии. Нет, бабушка Ромы не была министром или учёной, но считала, что её внука нужно учить не так, как всех остальных детей.

— У-у-у, изверги, — шептала себе под нос Кира Васильевна, дописывая календарный план, — сбегу в лес, буду жить с медведями!

Где-то в лесу жили медведи. Обычные такие, дикие. Они никуда не спешили. Медведи не видели моря и не ездили летом в деревню, им было нормально. Они занимались своими обычными медвежьими делами. Им не нужно было носить банты и переживать о Ромкиных бабушках. Медведи и не знали, что могли бы неплохо заработать на строительстве деревни, в которую сбегали бы все, кто не хотел, чтобы лето заканчивалось. Особенно это место было бы популярным среди учеников и учителей.