В те стародавние времена, когда динозавры уже вымерли, а люди ещё не родились, гегемонили на Свете медведи. Жилось медведям вполне вольготно. Никаких особых врагов у них не было. Всех неприятностей — метеорит свалится или вулкан чего из себя извергнет. И снова — тишина на столетия.

Поначалу только один вид медведей на Свете жил — Медведи. Но потом мутации, внебрачные половые связи, хламидиоз незалеченный, привели к тому, что одни Медведи стали от Медведей других слегка отличаться.

Какое-то время Медведей это не парило — они прекрасно помнили, что пошли от одного медвежьего корня. Да и как тут забудешь, когда каждую ночь с небосвода следила за ними их матушка — свет — Большая Медведица. Чуть что не так — мёд там не поделили, или какую сладкую медведицу вдвоём возжелали — мамка с неба тут же спускается и лупит забияк ковшом по лобастым бошкам. Отлупит — и опять на небо. А драчуны сидят, жалеют себя лапами по болючим шишкам, дивятся: и почто сыр-бор-то распалили? Будут пчёлки — будет и мёд. Всем хватит. А с медведицей сладкой можно и по-шведски жить.

И текли их дни безмятежно под сверкающим мамкиным оком до той самой минуты, как случился Большой Катаклизм. Огромный, размером с гору, метеорит прилетел из дальнего космоса и так вдарил по медвежьей планете, что случился очень громкий бабах. Загорелись леса, выкипели озёра, осыпались горы. Многие медведи тогда погибли. А кто выжил, те подумали, что ослепли: не видно им ничего вокруг стало.

Но не медведи ослепли — мир почернел. Дым, поднявшийся от горящих лесов, закрыл планету от вселенского света. Как во тьме кромешной выживали медведи? Что ели, что пили, где спали? Никто про то не знает, ибо никто не видел.

Прошли годы. Дым слегка поредел. Прозрели медведи. Смотрят друг на друга, дивятся с отвычки, мамку поминают: «Милая наша защитница, Пресветлая мать Медведица, а мы-то все — разные!» Но только впустую они мамку звали — не видела она их во мгле послепожарной.

Ополоумели тогда медведи, друг дружку разглядывая. Рассвирепели. Будто не только мир на свет обнищал, но и в лобастых головах ночники потушили. Каждый стал считать себя самым главным, самым важным, самым правильным.

Собратьев же своих, друг на дружку слегка непохожих, записали медведями низшего сорта.

Белый медведь, самый большой из них, размахался лапами:

— Только я, — рычит, — медведь истинный. Кровь моя чиста, как и шкура. А веду я род свой от самой мамки — Большой Медведицы.

— Это я веду свой род от мамки — Большой Медведицы! — возражает ему медведь бурый. — Позабыл ты, дурья башка белёсая, что мамка-то наша не белая вовсе, а чёрная, как и я!

— Не чёрный ты, — орёт гризли. — Я — чёрный! А ты — бурмишка гнилая!

Ни панда, ни медведь гималайский, ни медведь гобийский, ни медведь мексиканский, ни медведь калифорнийский, ни медведь тянь-шанский, ни медведь японский не остались в стороне от этого спора. Каждый считал себя главным, а всех остальных — жалким подобием.

Кто первый кого когтем задел, чья капля едкой слюны первой в собрата попала — о том свидетельств не сохранилось. Но вскоре началась промеж медведями драка. И кто из них на чьей стороне бился — совершенно неважно. Ибо каждый медведь был сам за себя.

Не утихая, длилась та битва не дни, не годы — столетия. Потом, из-за ничтожности оставшегося в живых медвежьего материала, — угасла сама собой. Разбрелись остатки некогда великого, а теперь израненного, запаршивевшего, овшивевшего народа по укромным уголкам опустевшего Мира.

А когда наконец пелена от пожарищ, так долго висевшая над Миром, рассеялась настолько, что мать — Большая Медведица смогла обозреть мирскую твердь, там и сям по Свету уж бегали какие-то мелкие полуобезьяны с дубинами. Пригляделась мать — Большая Медведица и с ужасом осознала, что новые насельники мира сего не только друг друга лупят теми дубинами, но и охотятся на остатки жалкого медвежьего племени.

Долго-долго горевала мать — Большая Медведица. Но потом, не с радости, но с горя, родила себе дочку — Медведицу Малую. «Пройдёт много лет, — рассудила она, — и полулюди истребят всех медведей, а потом — и друг друга. К тому времени я уж, верно, совсем одряхлею. Но войдёт в силу моя дочка, Медведица Малая. И будет у неё непростая работа — вновь заселить мир медведями».

«А пока у меня, — думала Большая Медведица, грустно проплывая по чернющему небу, — главная забота: беречь и беречь мир. Чтобы эти, которые с дубинами, невзначай ли, по скудоумию своему, иль от любопытства своего неуместного, его навсегда не разрушили».