В Манин класс пришла новая учительница по изо и сразу дала задание нарисовать мамин портрет. Маня попыталась набросать простым карандашом, как учили, но быстро поняла, что бледно-серый не подходит для мамы, даже если это только эскиз. Она стирала и стирала кривые бесцветные линии, пока бумага не пошла катышками.

Тогда Маня перевернула страницу в альбоме и сразу взяла акварель. В её палитре было двадцать четыре цвета. Ей всегда казалось, что это очень много и классно, но сейчас она водила кисточкой над пёстрыми кружками и никак не могла решить, какой выбрать. Розовый красивый, а жёлтый как солнышко, синий самый яркий, а зелёный как лето.

Наконец она макнула кисть сначала в воду, а потом в персиковый и нарисовала овал. Овал тут же поплыл, и Маня скорее перевернула страницу, чтобы не видеть этого неаккуратного пятна. На неё вновь глядел белый лист.

Когда прозвенел звонок, несколько одноклассниц отнесли готовые работы сушиться на подоконник, остальные аккуратно прятали альбомы в рюкзаки.

— Портреты нужно сдать завтра, — сказала новая учительница, проходя между рядов.

Тут она увидела, что Маня так и сидит перед чистым листом, и нахмурилась.

— Если вам дома будет кто-то помогать, я это сразу пойму. Рисуйте самостоятельно. Всё ясно?

Её массивная фигура нависла над Маней, и та кивнула.

Дома никого не было. Маня погрела в микроволновке борщ, хлебнула две ложки и достала альбом. Видимо, дело было в красках. Акварель всегда расплывается, ею жутко неудобно рисовать, тем более маму. Маня вытащила из ящика цветные мелки. Среди них был её любимый оранжевый, который светился в темноте. Скособочившись на стуле от усердия, она медленно выводила овал. Он получался волнистым и бугорчатым — где-то мелок красил еле-еле, а где-то оставлял ослепляюще яркие кусочки. Маня зачеркала всё и открыла новую страницу. Оставалась только гуашь. Гуашь рисует сочно и смачно, но если оплошаешь, то не исправить никак. И Маня оплошала почти сразу. Краска оказалась грязной, и вместо весёлой красной линии получилась красно-чёрная. Ещё и с кляксой.

Маня отложила альбом и уставилась в стену. По обоям ползли выпуклые цветы, похожие на головы змей. Она смотрела на них не мигая, пока всё не поплыло, как заставка перед мультиком, и наконец придумала, что делать.

Пароля на папином ноутбуке не было, вкладка с нейросетью была открыта. Маня с папой часто играли в угадайки: один задаёт параметры, а второй по получившемуся рисунку должен догадаться, что задумал первый. Даже смешные картинки у нейросети получались красивыми. Самое то для маминого портрета.

На всякий случай Маня проверяла в «Яндексе» почти каждое слово, и получалось долго.

Но сложнее всего было создать само описание. Чёрные волосы — тут просто. Кудри — тоже. Глаза добрые — легче лёгкого. Что ещё? Маня напечатала «крем для рук», а потом долго пыталась найти название, похожее на «лавандовый», и наконец дописала «ланолиновый». Дальше дело пошло быстрее.

Какао без пенки.

Блины.

Пинцет (подумала и на всякий случай допечатала «для бровей»).

Книжка про ёжика.

Гладит по волосам.

Поцелуй.

Тёплая.

Мягкие руки.

Сися (от этого глупого детского слова Маня покраснела, но удалять не стала — это было важное слово).

Потом она загуглила текст «Зелёной кареты», прочитала его и долго сомневалась, сколько строчек можно внести в описание. Решила оставить то, что помнила точно:

Спят, спят мышата, спят ежата.
Медвежата, медвежата и ребята.
Все, все уснули до рассвета...
Лишь зелёная карета,
Лишь зелёная карета
Мчится, мчится в вышине,
В серебристой тишине...

Получилось много, но Маня всё же добавила «голубая кофта, коляска, подушка, танцует». Нажала «сгенерировать» и ушла на кухню пить воду, чтобы не смотреть на вертящийся кружок. Выпила две кружки, но пока возвращалась в комнату, в горле опять пересохло.

На экране была мама. Красивая, улыбающаяся и нежная. Маня помахала ей рукой. Потом распечатала на цветном принтере, засунула в файл и пока положила в свою кровать.

— Мань, я же просил не включать без меня ноутбук, — сказал вечером папа.

Потом экран загорелся, и он увидел портрет. Какое-то время смотрел на него то ли зло, то ли устало. И закрыл.

Новая учительница поставила Мане двойку — прямо в дневник. Она ещё что-то говорила классу про лентяев, но Маня плохо слышала. Потом выяснилось, что рисунки нужны для какой-то выставки, и Маня решила, что всё к лучшему: отдавать маму не хотелось.

На окружающем мире ей тоже поставили два, и тоже прямо в дневник. Маня вчера так долго возилась с рисунком, что не успела сделать домашку. Да и, по правде, совсем забыла о ней.

Дома Маня сделала все задания на два дня вперёд, взяла дневник и стала ждать.

— Мань, у меня для тебя сюрприз! Всё же удалось получить путёвку в лагерь. На море! Почти «Артек»! Ну, чего не радуешься?

Маня открыла дневник и протянула папе. Он опять долго смотрел странным взглядом, который Маня не могла понять, потом закрыл и велел убрать в рюкзак, чтобы не забыть дома. Потом они ужинали, и папа рассказывал про «Артек» и про лагерь — так воодушевлённо, что аж захлёбывался словами. И, кажется, совсем не злился.

На следующий день перед чтением заглянула новая учительница по изо и попросила Маню зайти в соседний класс с дневником. В классе было пусто, в открытое окно пахло солнцем и доносились крики. В ровных жёлтых лучах кружились пылинки. Учительница молча взяла Манин дневник и зачеркнула двойку. Потом посмотрела на Маню большими глазами, открыла и закрыла рот.

Зазвенел звонок.

— Ну, беги, — сказала учительница.

Маня взяла дневник и побежала.

На чтении она исподтишка рассматривала мамин портрет и вдруг вспомнила: родинка! Нужно ещё вписать родинку.

Ей не терпелось вернуться домой.