Я потянулся к часам и краем глаза заметил, что и другие на остановке касаются манжета. Кто-то спокойно и отрешённо, кто-то — нервно вздыхая и суетясь. К суетящемуся тут же подходят двое из Службы Порядка и напоминают о недопустимости такого поведения. Человек опускает руку и замедляет дыхание. Пять секунд — и на его лице не остаётся и тени спешки и беспокойства.

Между тем автобус опаздывал уже на три минуты. Воздуха в остановке с каждой минутой становится всё меньше, люди это знают и в панике начинают чаще дышать, неразумно тратя и без того дефицитный продукт. Тёмно-фиолетовые робы служителей Порядка, до того сосредоточенные в углу, равномерно распределились среди светло-серой массы рабочих костюмов. Замелькали красные карточки штрафов. Карточки эти выписываются за нарушение общественного порядка. Каждую неделю их количество подсчитывается и определяется мера наказания, а с новой недели счёт обнуляется. Три карточки — минус порция обеда, пять карточек — минус один полнодневный паёк. За двадцать карточек человека могли вывести на улицу. Просто открыть шлюз и выставить человека за пределы спасительных куполов. Это случалось очень редко. За растрату воздуха давалось сразу две, но если человек быстро исправлялся, одну могли забрать назад. За кражу пайка давалось пять карточек, за убийство — семь, за аборт без медицинских показаний — пятнадцать...

Автобус наконец подъехал. Зашипел и потянулся к двери шлюз. Люди выстроились в очередь и, стараясь не тратить воздух на обмен приветствиями, входили и рассаживались по строго закреплённым за ними местам. Вчера пустующих мест я видел пять, сегодня уже восемь. Не было светловолосой улыбчивой девушки с соседней улицы, лысоватого, согнутого в дугу молодого парня (раньше он играл на контрабасе в Филармонии, но после постановки Купола устроился садовником в Большом Саду). Сторожа из магазина напротив тоже не было — вчера он получил чёрную карточку и, отметив это событие с друзьями, видимо, решил больше не ждать... Дверь прошипела и закрылась за спиной парня в фиолетовой робе, шлюз уполз, и автобус тяжело сдвинулся с места. Ещё три минуты — и последние дома Посёлка скрылись за поворотом, взгляду открылась голая равнина, по которой то здесь, то там прокатывались рыжеватые вихри. Вихрей было немного. Хорошо. Значит, сильного шквала не ожидается.

На соседних сиденьях люди зашуршали фиксаторами, на сантиметр ослабляя ремни, туго притянувшие каждого к креслу. Водитель, рыжеусый мужчина с изрезанным морщинками лицом, прищурился, глядя в зеркало заднего вида, и покачал головой. Люди как по команде затянули ремни обратно. С водителем не спорили. Он здесь царь и бог. Даже служители Порядка не могут указывать водителю в его автобусе.

Внезапный рыжий вихрь, возникший прямо на дороге, качнул тяжеленную тушу автобуса. Стёкла натужно закряхтели, но выдержали. Над кем-то нервным загорелась красная лампочка. Парень из Службы Порядка нажал секундомер. Через три секунды лампочка погасла, и секундомер был выключен. Нервный гражданин успел успокоиться за отведённые законом восемь секунд и больше ничем себя не проявлял. Всё-таки удивительно, как быстро люди привыкают даже к самой жёсткой дисциплине, если речь идёт о выживании. Наверное, те, кто не привыкают, быстро набирают двадцать карточек и уходят. За последние пару лет число тех, кого выводили за дверь, резко сократилось, что не могло не радовать. Первые годы много было нервных и отчаянных. И много сумасшедших. Впрочем, последних и сейчас немало, только они тоже стали как-то тише...

Взгляд мой невольно скользнул по длинным кружевным перчаткам сидевшей напротив женщины. Под перчатками тускло поблёскивала покрытая шрамами от ожогов белая кожа. Такие же шрамы можно было рассмотреть на скрытом тёмной сеткой вуали немолодом лице. Заметив мой взгляд, Нинель Борисовна оторвалась от окна и кивнула. Я поспешил кивнуть в ответ. Женщина покачала головой и, вновь впиваясь взглядом в окно, вздохнула:

— Что-то Лёлик сегодня неспокоен. Опять будет сердиться, что я не тороплюсь домой. — Нинель Борисовна неожиданно обратила ко мне совершенно детский взгляд больших светлых глаз. — А мне страсть как хочется ещё погулять, подышать воздухом!

Последние слова она произнесла тихо, почти умоляюще.

Пара оранжевых вихрей тёрлась об автобус, бросая его то влево, то вправо.

Нинель Борисовна сокрушённо всплеснула руками:

— Ну хоть чуточку, Лёлик! Хоть пару часов! — Женщина умоляюще сложила руки и неотрывно глядела на какое-то облако на востоке.

Она была не в себе. Незадолго до прихода рыжих вихрей её муж погиб на работе при неясных обстоятельствах. Вскоре начали появляться эти вихри. Сперва редко, по одному. Люди тогда ещё ходили по улице, небо было обычного голубого цвета, была трава и, насколько я помню, даже деревья. О приближении вихря всегда сообщала сирена. Однако когда Нинель с внучкой (весёлая была девочка с непослушно торчащими рыжими косичками; мы жили в соседних домах, и я часто её встречал) возвращались с праздника, вихрь налетел моментально, без всякой сирены. Нинель Борисовну он отшвырнул к противоположному дому, опалив ей лицо и руки. Этими обожжёнными кровящими руками она потом пыталась выцарапать чудом уцелевшие глаза, когда увидела, что вихрь оставил от её внучки. Эта девочка была последней, от кого вихрь оставил хоть что-то...

Вихри стали приходить чаще и внезапнее. Спустя год, глядя на серое с рыжими облаками небо, никто уже точно не мог вспомнить, какого именно цвета оно было раньше. Принято было считать, что голубого, но какого точно? Как робы Службы Чистоты? Как кафель в туалете? Вероятнее всего, как купол в Большом Саду, хотя он был скорее зелёный — в нём отражались растения. Да, уже через полгода все растения, которые ещё сохранились, были собраны в Большом Саду. Снаружи ветер не прекращался. Его рыжие вихри в считанные секунды разрывали на мельчайшие куски любую органику.

Спустя восемнадцать месяцев после случая с внучкой Нинель Борисовны люди полностью отказались от выхода на улицу, обнеся защитным куполом Город и отдельные кварталы Посёлка. Все перемещения осуществлялись на герметичных автобусах, которые сообщались с куполами посредством шлюзов. Еду и медикаменты тоже привозили автобусы. Они всегда ходили строго по расписанию, потому что воздуха в остановках было немного — ровно столько, чтобы его хватило на ожидание и посадку. Последние дни рейсы из Посёлка всё чаще задерживались...

Автобус сильно дёрнулся, натыкаясь на очередной вихрь.

— Достаньте индивидуальные маски, — раздался по громкой связи голос водителя.

Салон синхронно зашуршал сумками.

— Нинель Борисовна, достаньте маску, — тихо прошептал парень из Службы Порядка, касаясь её плеча.

Женщина не отрывала взгляд от окна:

— Ах, бросьте, она мне не поможет! — Она указала рукой в кружевной перчатке на восток: — Лёлик очень сердится!

Я проследил взглядом в том направлении, куда указывала рука в кружевах. Туча на востоке приближалась, быстро притягиваясь к земле и образуя огромный бурый вихрь. В салоне одна за другой замигали красные лампочки. По мере того, как вихрь приближался, лампочек становилось всё больше, некоторые уже не гасли. Замелькали красные карточки штрафов. Одна. Две. Пять. Семь... В сущности, было уже совершенно без разницы, сколько карточек выпишет сейчас тебе служитель Порядка — через несколько минут каждого из нас ждёт судьба двадцати карточек...

Нинель Борисовна хлопнула руками по коленкам и визгливо крикнула оконному стеклу:

— Да ты совсем рехнулся, Лёлик! Прекрати сейчас же эти сцены! Люди смотрят! Постыдись!

Ответом ей был нарастающий рокот приближающегося вихря.

Последние недели автобусы всё чаще попадали в аварии. Один из маршрутов даже пришлось закрыть из-за невозможности проехать. Но наш до этого дня считался самым безопасным. Водитель остановил автобус. Пятитонная туша тяжело осела на землю и вгрызлась в неё стальными щупальцами. При одиночных сильных порывах это спасало, но вихрь такой мощи и ярости я видел впервые. Автобус затрясло, стёкла жалобно застонали.

Нинель Борисовна последний раз бросила взгляд в окно и встала. Хватаясь за поручни, чтобы не оступиться в дребезжащем автобусе, она прошла к двери и небрежно бросила застывшему за рулём водителю:

— Открой дверь, я его успокою.

Водитель, не первый раз видевший Нинель Борисовну и привыкший уже к её странностям, отмахнулся:

— Сядьте, матушка, переждём.

Но Нинель, впившись в него своими светлыми детскими глазами, упрямо затрясла головой:

— Да какое там переждём! Лёлик за мной пришёл, и он заберёт меня в любом случае — одну или с автобусом! — Она указала рукой на несколько вихрей поменьше, сопровождавших большой: — Вся семья в сборе! Смотри: и Настя, и Женя, и Олечка. А меня нет. Лёлик всегда сердился, когда я опаздывала на семейные праздники, а после аварии на работе и вовсе злится по любому поводу. — Нинель Борисовна внимательно посмотрела на мужчину за рулём. — Давай не будем сердить Лёлика?

Она осторожно достала из кармана чёрную блестящую карточку и протянула водителю. На глянцевой поверхности отражались четыре вихря, неотвратимо подступающие к автобусу. Водитель вздрогнул и с подозрением глянул на служителей Порядка.

Чёрная карточка давала разрешение на добровольный выход на улицу. Человеческий материал даже после смерти был слишком ценен, чтобы просто так выбрасывать его на ветер. Получение такой карточки — большая привилегия... Не каждому дозволено умирать в то время и в том месте, которое он сам выберет.

Двое из Службы Порядка подошли к Нинель Борисовне, та сунула им карточку:

— Ну же, быстрее, я тороплюсь.

Автобус качало всё сильнее, стёкла уже не дребезжали, а гудели, прогибаясь внутрь, небо потемнело. Служители порядка внимательно осмотрели карточку, сунули её в висевший на поясе у одного прибор и кивнули водителю:

— Она подлинная, на Нинель Борисовну выписана.

— Да открой ты уже, дубина рыжая! — заорала вдруг Нинель. — Пусти меня к мужу, пока он и вас за компанию не прихватил!

Дверь зашипела, выпуская женщину в шлюз. Она почти бежала, её силуэт виднелся сквозь изгибы шлюза. Мгновенье — и она уже снаружи. Замигали красные лампочки, кто-то отвернулся от окна.

Нинель Борисовна торопливо шла по рыжему полю навстречу четырём вихрям, застывшим метрах в ста от автобуса. Вихри не приближались, только изредка в самом крупном пробегала молния. Тогда женщина кивала головой и ускоряла шаг. Минута. Другая. Никогда не стихающий ветер трепал вуаль, но Нинель продолжала быстро идти.

Лампочки стихли. Заворожённые, не дыша, люди следили, как маленькая старушка торопливо идёт навстречу гигантским вихрям, как периодически взмахивает руками, качает головой и будто грозит пальцем... Вихри обняли старушку с четырёх сторон, и в тот момент, когда её силуэт уже почти скрылся в их кручении, кому-то показалось, что он видит двух мужчин, стройную девушку и маленькую девочку, тесным кругом обступивших женщину. Вихри слились в один, вытянулись и вновь стали серой тучей, которая вскоре бесследно расползлась по небу.

С каждым днём вихри становились всё реже и слабее.

Спустя год люди снова вышли на улицу. Через восемнадцать месяцев после ухода Нинель Борисовны купол был снят.