Только солнце за порог,
Ведьмы в поле прыг да скок!
Выходи скорей, девица,
Петь, плясать и веселиться!

Луна дрожала всем телом. То ли от нетерпения, то ли от благоговейного ужаса. Ведьмы и фейри вокруг водили хороводы, распевали песни кто во что горазд, грелись и купались в ласковых лучах восходящего солнца. Ночи становились длиннее. Звёзды на небе казались ближе и обжигали холодом. Земля отдавала тепло и еле слышно стонала под тяжестью своих даров. «Ох...» — мерещилось в голосе ветра. «Ах...» — вторили налитые колосья и травы. «Ой-ой!» — жаловались, опадая, красные яблоки.

Луна была самой юной на празднике Ламмас. Босая, нагая, с распущенными волосами, ведьма наблюдала за гулянием со стороны. Никто не тревожил её. Старшие подруги знали, что время придёт, и Луна пустится в пляс, славя землю и Бога, чей век подходит к концу.

— Что ты, Луна, айда с нами! — Мара и сама лишь недавно стала выходить с ведьмами на шабаш.

— А разве люди не видят нас? — Луна с опаской глядела на семьи, идущие на первую жатву.

— Люди? Разве ж много они видят? — засмеялась Мара.

И правда. Мара резво подскочила к круглолицей румяной женщине, которая занесла серп, чтобы срезать жёлтый колос, коснулась его рукой, и время остановилось. Пшеница словно ожила под пальцами ведьмы, само солнце напитало колосок своей благодатью. Он засиял, как робкий весенний луч, приглашённый в дом, когда селянка срезала пучок и подняла пшеницу над головой. Два мира, видимый и невидимый, замерли, почтенно склонившись перед магией природы.

Едва волшебство рассеялось, селяне продолжили свой ритуал, а ведьмы и фейри, обнявшись, принялись скакать ещё яростней. Озорница Мара, вмиг очутившись на краю поля, потрясла тонкую яблоньку, отчего яркие плоды градом забарабанили по земле и покатились к ногам опоздавших на праздник людей.

— Это — кровь, пролитая Лугом! — громогласно объявила Мара и вновь засмеялась так, что ямочки стали видны на её щеках, а над полем пронёсся свежий ветерок.

Луна запрокинула голову. Яркое солнце слепило её, но всё же юная ведьма сумела разглядеть: по самой кромке неба величаво вышагивали белые лошади-облака. Они тянули за собой горящую колесницу. А в ней, окружённый сиянием ярким, как первый снег в холода, восседал он — сам Луг. Блестел наконечник его золотого копья, как блестели и золотые волосы. Некогда юркий юнец, Луг вошёл в свою силу, превратившись в статного мужа, и сейчас уезжал в закат — своей жизни, минувшего лета и первого дня Лугнасада.

Луне стало грустно и радостно одновременно. Она ощутила ту ломоту в душе, когда неизбежное, но прекрасное торжество жизни и смерти сливаются воедино. Дары заходящего солнца дадут пищу и жизнь людям, а ведьмы помогут им пережить грядущую зиму.

Луг умирал, чтобы вновь возродиться. На секунду Луне показалось, что он улыбнулся. Именно ей. Босой, нагой, прекрасной ведьме. Солнечный луч скользнул по её лицу, осушил одинокую слезинку, погладил нос, рассыпая веснушки — на память.

Ночи становились длиннее. Звёзды мерцали высоко в небе, обжигая льдом. Но в объятиях златовласого Бога Луне не было холодно. Она не хотела прощаться. Она не ждала радостный Ламмас. А потому не была весела, когда день настал, потому дрожала всем телом, держась в стороне от подруг. Луна хранила под сердцем сокровище и великую тайну круговорота судьбы.

Но Его последняя нежность рассеяла все сомнения. «Жить-жить...» — пропела пролетевшая над полем пичуга. «Жить!» — приветствовали её люди. Они передавали по кругу маленькую куколку, сплетённую из колосьев, — оберег и вместилище лета. Волшебный народец танцевал и горланил кто во что горазд. Юная ведьма Луна закрыла глаза, вдохнула аромат трав и солнечную благодать. «Жить», — тихо с улыбкой повторила она. Ноги сами пустились в пляс.