Сегодня Педро принёс мне толстый, перевязанный грубой ниткой пучок лемонграсса. Он явно пролежал у Педро в сарае не один месяц и ничем не пах. Я отрезала небольшой кусочек, растёрла его и поднесла к носу. Травянисто-цитрусовый аромат мгновенно перенёс меня в то размыто-розовое время, когда мы жили с тобой в крохотной угловой комнате, в которой едва помещались кровать, твой письменный стол и подобие кухонной тумбочки с примусом. Нам повезло: сбоку от входной двери хозяину удалось втиснуть умывальник, так что хотя бы чистить зубы и возиться с посудой можно было без очереди. Я часто мыла в нём голову, разбрызгивая воду на кровать, дощатый пол и бумаги на твоём столе. Ты сердился для вида, но никогда всерьёз не запрещал. По воскресеньям, пока я притворялась, что крепко сплю, ты нагревал воду в алюминиевой кастрюльке, ополаскивал кипятком глиняную чашку, нарезал на небольшие кусочки лемонграсс, заливал его и оставлял настаиваться на десять минут. Ты приносил мне готовый напиток вместе с маленьким круглым печеньем или с дольками засахаренных фруктов на самодельной деревянной дощечке, служившей нам подносом, — я так и не узнала, где ты умудрялся доставать эти лакомства каждую неделю, — аккуратно откидывал одеяло и ласково проводил ладонью по моим пяткам. Сонная, я недовольно дёргала ножкой, переворачивалась на другой бок и всё же постепенно просыпалась.

Сегодня я заварила лемонграсс сама. Я сделала всё так же, даже воду нагрела в кастрюльке. У чайника снова отвалилась ручка. Завтра отнесу его мастеру. Он каждый раз ворчит, что пора уже купить электрический, и каждый раз исправно прикрепляет ручку на место, отдавая дань эпохе, в которой мы все трое родились. Я поставила дымящуюся чашку на дощечку для хлеба и положила рядом круглое маленькое печенье. Врачи запрещают мне мучное и сладости. Я, конечно, не следую их запретам, и Михаэль всякий раз, находя у меня что-то сладкое, устраивает скандал, умоляет, буквально требует, чтобы я прекратила. Он с каждым годом всё больше становится похож на Педро, хоть он ему и не родной сын. Ах, Педро, Педро. Если бы не та его интрижка. Если бы не интрижки их всех... Всю жизнь я искала в них тебя. Они давали мне удобные им имена, предлагали свои ритуалы, но никто не был мне так безоговорочно предан, никто так безусловно не любил меня, как ты.

Сегодня я заварила лемонграсс нам с тобой. Я поставила рядом с импровизированным подносом чёрно-белую фотографию, на которой ты на фоне огромного парохода «Виктория» держишь в одной руке наш чемодан, а в другой руке пятилетнюю меня, и глаза твои улыбаются.