Звонок из хосписа застал меня врасплох. Я долго не мог понять, что речь идёт о тёте Вере, а когда понял — похолодел от страха. Быстро оформил отпуск за свой счёт и вылетел ближайшим рейсом в далёкий родной город.

— Как же так? Почему ты молчала? — спрашивал я, целуя иссохшую горячую руку моей тётушки.

Мы сидели на её кровати в светлой казённой комнате, пропахшей медикаментами, и тихо разговаривали.

— Какие глупости, — тётя Вера слабо улыбнулась. — У тебя своих дел хватает. — Она взъерошила мои волосы. — Вон, седой уже наполовину. Зачем тебе старушечьи проблемы?

Тётя Вера была последним звеном, своеобразной чертой, отделяющей меня от понятия «уходящее старшее поколение». И вот теперь, глядя в её землисто-бледное лицо, покрытое тонкой пергаментной кожей, я понимал, что совсем скоро невидимой всесильной рукой эта последняя черта будет стёрта. Слишком поздно я узнал обо всём и уже вряд ли мог изменить хоть что-то в надвигающейся неизбежности.

После смерти мамы тётя Вера оставалась самым близким родным человеком, на поддержку которого я всегда мог рассчитывать. В тяжёлые дни она не позволила мне впасть в отчаяние, буквально силой заставила окончить учёбу в университете, помогла с поиском работы и переездом в другой город. Выслушивала все мои глупости и жалобы, давала дельные советы и плакала от счастья, когда мой сын, а потом и дочь впервые назвали её бабушкой. Своих детей и внуков у тёти Веры не было. Что-то не сложилось в её молодости, и моя семья стала её семьёй. Переезжать к нам она наотрез отказалась, не желая покидать родной город. Но мы постоянно созванивались, раньше просто по телефону, теперь — по видеосвязи. А раз в году всей гурьбой закатывались к ней на пару неделек. С шумом и смехом врывались в уютный быт, где каждая вещичка срослась и медленно старела вместе с тётей Верой.

Как же я ругал теперь свою слепоту и наивность! Почему не догадался, что моложавая причёска, которой хвасталась тётя Вера с экрана смартфона, — это парик, а неестественная худоба вовсе не результат диет. Как оказалось, болезнь развивалась стремительно, и тётушка решила нести этот крест сама, не посвящая меня в долгий процесс безнадёжного, мучительного лечения.

— Костик, не хмурься, и так морщин хватает, — сказала тётя Вера, поднимаясь с кровати. — Лучше пойдём, покажу тебе что-то, пока могу ходить.

Она оперлась на мою руку, совсем тонкая и лёгкая, и мы медленно побрели по коридору.

— Сегодня созванивался с женой, — произнёс я. — Она узнает, какие у нас есть варианты для тяжёлых больных. Сначала переведём тебя туда, а потом заберём домой.

— Глупости, — махнула тётя Вера рукой, — не суетись зря. Скоро всё закончится, я уверена. Ты лучше взгляни вон туда, на озеро!

Мы подошли к торцевому окошку, и тётушка указала рукой вдаль. Я не сразу понял, о чём она говорит. За территорией клиники, огороженной забором, начинался пустырь с низкорослыми кустиками и камнями, выглядывающими из-под бурой травы. Посреди пустыря выделялся овальный клочок земли, поросший высокими сухими камышами.

— Разве там есть озеро? — с сомнением спросил я.

— Да, конечно, — закивала тётя Вера. — Из-за камышей совсем не видно воды, но оно там. Я точно знаю.

— Хорошо, — согласился я, — пусть будет озеро.

— А теперь посмотри внимательно, — зашептала тётушка. — Там среди камышей живёт одинокий лебедь. У него что-то с лапой, поэтому он обычно сидит на земле, только иногда вытягивает шею и крутит головой во все стороны.

Я с болью и жалостью посмотрел на тётю Веру. Медсёстры предупредили меня, что от сильнодействующих опиатов у неё могут быть зрительные и слуховые галлюцинации.

— Мне кажется, ты ошибаешься. Лебеди здесь не живут, тем более на высохших озёрах.

— Ты мне не веришь? — Тётушка прочитала ответ в моих глазах и решительно тряхнула головой: — Ну присмотрись же сам! Вон он! Неужели не видишь?

Я решил подыграть тёте Вере, прильнул к стеклу и уставился на камыши. Ветер раскачивал их, и внезапно там действительно мелькнуло что-то белое. Чем дольше я всматривался, тем яснее вырисовывались очертания крупной белой птицы. Я даже увидел длинную шею и в удивлении отпрянул от окна.

— Убедился? — тётя ободряюще похлопала меня по руке.

— Очень похоже на лебедя. Но почему он не улетает?

— Не может. — Тётушка взяла меня под руку, и мы направились обратно к палате. — Он должен дождаться меня.

— Что?

— Да-да, не удивляйся. Тогда он раскроет белые крылья, и мы вместе умчимся далеко-далеко.

— Не говори так! Ты обязательно поправишься!

— Не обманывай себя. Лучше сходи на озеро, покорми лебедя. Бедняжка сильно проголодался. Я тут собрала для него еды после завтрака.

Не желая расстраивать тётушку, с кашей и хлебом на салфетке я направился к камышам на пустыре. Признаться, в глубине души я надеялся, что действительно увижу больного лебедя, поэтому не сдержал возгласа разочарования, когда понял, что именно послужило причиной фантазий тёти Веры. Среди камышей лежал завязанный большой белый пакет с мусором. Из него торчала перемотанная бинтом, изогнутая ручка от поломанного зонтика. Издалека она казалась лебединой шеей. От озера тоже осталось лишь жалкое напоминание — высохшие камыши и потрескавшаяся серая земля. Первым желанием было забрать этот пакет, чтобы выбросить по дороге, но мысль, что тётя Вера может разволноваться, не увидев своего «лебедя», заставила меня оставить всё как было.

— Ну что? Видел его? — спросила тётя на следующий день.

Я не смог разочаровать её и согласно кивнул.

— Покормил?

— Да.

— Как его лапа?

— Болит, но не сильно.

— Вот и славно!

Глаза тётушки сияли от счастья. Сегодня она уже не смогла гулять по коридору. Мы поболтали немного, и она снова отправила меня кормить «лебедя».

Каждый день я ходил к мусорному пакету среди камышей и выкладывал рядом еду. Предыдущую, видимо, съедали вороны или пробегающие через пустырь собаки. Параллельно я оформлял документы на перевод тёти Веры и договаривался о её транспортировке.

А потом ранним утром мне снова позвонили из хосписа и сообщили, что ночью тётя Вера с кроткой улыбкой на губах отправилась в иной мир. «Костик, она отмучалась», — успокаивала меня жена и обещала прилететь ближайшим рейсом.

В хосписе мне выдали небольшую сумку с вещами тёти Веры и что-то объясняли по поводу похорон, но я не слушал. Горечь потери помутила разум, слёзы застилали глаза, и, растерянный, я побрёл подальше от этого скорбного места. Я очнулся оттого, что в ботинках захлюпала вода, остановился и с удивлением огляделся. Ноги сами принесли меня на пустырь к засохшим камышам, только теперь они ярко зеленели, покачиваясь на ветру. Солнце бликами играло на тёмной водной глади небольшого озера. Злосчастного белого пакета с ручкой от зонтика больше не было. Зато совсем близко послышался плеск воды и шелест раздвигаемых камышей. Вскоре показалась длинная шея, и ко мне вышел лебедь, заметно хромая на правую лапу. На секунду мы встретились с ним взглядами, а потом он раскрыл белые крылья, обдав меня брызгами воды. Лебедь бесшумно взмыл в воздух, совершил надо мной круг и помчался ввысь, к сияющим небесам.