Ваня Колобков был любитель поспать. Лежит утром долго, потягивается, простыню с одеялом скребёт, сон удерживает. А постель мягкая, пушистая, а аромат от неё, как от печки в деревне.

Дед знает, что внук короткое время гостит, не трогает. Бабка с утра корову подоила, кружку молока Ванечке под нос сунула, да булочку сдобную в рюкзак положила.

Он глоток сделал, вмиг проснулся, быстро собрался и побежал на работу. Заказов сегодня — хоть отбавляй. Да и выйти надо было пораньше. Из Гнилиц в центр города ехать — не ближний путь. От дома на маршрутке за полчаса доковылял. Сел на метро у «Парка культуры», доехал до «Горьковской» — и ты уже в центре. Ляпота!

В офис на Славянской забежал, товар взял, на моноколесо вскочил и покатил. У диагностического центра всё-таки решил глянуть, куда первым делом ехать. Адресов-то много. Да и клиенты разные.

Первым в списке был некто Зайцев О. Й. Ему надо было завезти журнал «Для сада и огорода — круглый год хорошая погода». А адресок?

А, всё, близко — улица Ильинская, 68.

Ваня булочку достал, надкусил и сразу почувствовал, как энергия лета разливается по всему организму. По всему круглому довольному пузику, по толстым ляжкам. Даже нос картошкой поднялся выше. Аромат такой от булочки бабушкиной! М-м-ммм!

Глаза прикрыл, воздух понюхал. Свежестью пахнуло.

Глаза открывает — удивляется. Улица красная, огни какие-то мелькают, жара несусветная и темно вокруг.

Головой мотнул — краснота прошла. Поехал к Зайцеву О. Й.

На моноколесе ехать — одно удовольствие. Ветерок обдувает. Дома проносятся мимо, светофор не успевает срабатывать.

Ваня в дверь постучал, покашлял. Зайцев дверь открыл, зубом цыкнул, журнал из рук вырвал, даже расписываться не стал, перед носом дверь захлопнул. А через секунду опять дверь открыл, пучок ботвы морковной выкинул.

— Ешь, наслаждайся.

Вздохнул Ваня, поехал к Волкову У. У., тому журнал нужен «Жертвы охоты».

Долго ехать пришлось, через мост переправляться, на моноколесе не очень удобно. Но делать нечего. Солнышко опять же припекает. Ветерок поддувает. Жара не так чувствуется.

Волков У. У. за ярмарочным домом жил, на Мануфактурной. Подъездную дверь расхлебянил, ушами трясёт, за грудки Ваню взял, рычит:

— Журнал или жизнь!

Ваня еле ноги успел на моноколесо поставить. В глазах опять всё покраснело. Как в печке. Едет, пути не видит. К управлению железной дороги подъехал, на скамеечку сел, отдышался.

А тут глядь — Медведенко Г. Ы. из управления выкатывает собственной персоной. Над Колобковым сверху навис, слюной брызжет:

— Журнал мой где?

Ваня аж заикаться стал, как Зайцев О. Й. Но всё-таки спросил:

— Какой журнал-то?

— «Медовуха на меду», — сопит заказчик.

Ваня икнул ещё раз, говорит:

— Нет такого журнала. Это тавтология: «Медовуха на меду», господин Медведенко.

— Что?! — скалится Медведенко Г. Ы. — Да я тебя самого порву на части вместо журнала, если завтра не привезёшь заказ. Пошёл!

Что Ване делать? На моноколесо вскочил, педали не почувствовал, как будто сам покатил. Всё быстрее и быстрее.

А куда тут поедешь, такого кругаля дал, что и сам дорогу потерял. Очнулся у метро «Заречная». На рынок посмотрел, на кинотеатр взглянул, вздохнул сокрушённо. Подумал, подумал. В метро спустился. С ветки на ветку на «Московской» перепрыгнул и был таков. На Сормовское шоссе приехал вовремя.

А Лисьева Л. Е. его на пороге дожидается. Увидела, издалека улыбается, глазки строит.

Колобков к порогу подошёл, в сумку полез, журнал долго искал. Наконец достал, вручил. Говорит, а у самого дух захватывает. Такая она красивая, пушистая, грива на солнце сверкает, когти красным отливают, помада на губах тоже красная, как у вампира. Лисьева Л. Е. улыбается, говорит:

— Устал, мой хороший. Зайди, отдохни, журнал мне прорекламируй.

У Колобкова ноги стали ватные, язык заплетается. Дышит неровно.

Лисьева Л. Е. усадила Колобкова за стол, стакан молока налила, припевает:

— Ой, какой журнал красивый. Как называется?

— «Обмани и укради», — отвечает Ваня.

— Какое оригинальное название! — восклицает Лисьева Л. Е.

А сама рукой по макушке Колобкова ведёт, принюхивается. Ваня аж дыхание её слышит.

— Дай, я сама почитаю, — говорит Лисьева Л. Е., — тебя.

Понял Колобков, что погиб. Закатилась его звезда. Даже нос картошкой не помог.