— Хочу машинку. Печатную.

— Купи, — в его голосе не было ни удивления, ни заинтересованности, ни осуждения.

— Зачем? — Она убрала руку со спинки стула и сунула в карман.

— Ты же хочешь.

— Нет.

Она подошла к подоконнику и открыла форточку.

Между стёклами медленно умирала оса, сгорбившись и иногда шевеля лапками, которые ещё могли шевелиться.

— Как она сюда попала?

— Кто?

— Оса.

— Не знаю. Иногда такое случается. Мухи, например...

— С мухами всё понятно. Но оса?

— Что тебе понятно? — на секунду в его голосе появилось раздражение — или ей так только показалось.

— Успокойся. — Её пальцы наткнулись на что-то металлическое и круглое, застрявшее в почти порвавшемся шве кармана. Она привстала на цыпочки и прикоснулась правой стороной лица и ухом к стеклу форточки. Ресницы громко царапали стекло.

— Холодно. Отойди.

Она прерывисто вздохнула, продолжая распускать шов.

— Не мешай, а.

Она говорила шёпотом, и шёпот почти не отличался от её обычного голоса.

— Чему?

— Я слушаю.

Он вышел, ничего ей не ответив.

Она почувствовала, как ухо покрывается тонкой коркой льда, и плотнее прислонилась щекой к стеклу. Оса тихо зажужжала, тоже шёпотом.

— Я бы тебя достала. Я умею доставать.

Оса пожужжала ещё немного и затихла.

Ресницы примёрзли к стеклу.

* * *

У нее всегда были длинные пальцы, волосы, ресницы. Даже ногти она предпочитала длинные. Иногда это мешало. Они постоянно обламывались, отрывались, отрастали заново, обламывались, отрывались, отрастали... Потом обламываться начали волосы. Потом — ресницы. Потом они перестали отрастать.

Ей нравилось. Вынужденные перемены помогли взглянуть на себя по-другому. Она любила смотреть, как волосы, которые ей коротко подстригли в эконом-парикмахерской на первом этаже дома, неровными полосками обрамляли её лицо. Острая линия челюсти переходила в тёмное перо. Короткие волосы делали её похожей на птицу.

Ей нравились птицы. Особенно ей нравились их полые кости.

Когда в парке, где она занималась дыхательной йогой и другими бесполезными духовными практиками, поднимался ветер, она взмахивала руками и резко расслабляла мышцы. Руки падали. Ветер их не подхватывал.

Зато ветер подхватывал птиц. А ещё — её волосы. Ресницы. Ногти. Однажды они перестали обламываться.

* * *

— Не буду.

Она держала руки в карманах и смотрела в окно. На стол, где стояла тарелка с обедом, даже не взглянула.

— Тебе надо есть, — в его голосе опять не было ничего, за что можно было бы хоть как-то зацепиться.

— Зачем?

— Ты же хочешь.

— Нет.

Она достала левую руку из кармана и отодвинула тарелку. Тарелка издала протяжный, жалобный плач — или это был стол? На нём было много следов от плачущих тарелок.

Сегодня на обед была курица и каша. Каша на завтрак, курица на ужин, всё вместе — на обед. Схема была простая. Повторялась почти каждый день.

— Как она сюда попала?

— Кто?

— Курица.

— Иногда такое случается. Кашу, например...

— С кашей всё понятно. Но курица?

— Что тебе понятно? — Он потёр переносицу, но стена из его голоса не дала ей этого увидеть.

— Успокойся. — Указательный палец её правой руки продолжал расплетать шов. Металлическая штука, застрявшая в нём, никак не хотела поддаваться.

Он заметил её нервное движение.

— Перестань колупать.

Она прерывисто вздохнула, продолжая распускать шов.

— Не мешай, а.

Нитки громко лопались, когда её пальцу удавалось их порвать.

— Чему?

Она не ответила и сжала губы.

Он вышел, оставив тарелку на столе.

Её указательный палец, который ещё мог чего-то коснуться, наконец коснулся металла. Как только ему это удалось, металлическая штука провалилась в дыру между основной тканью и подкладкой. Её правая рука от неожиданности почти зависла в воздухе, хотя все мышцы были расслаблены. Потом она резко упала. Так же резко, как и металлическая штука.

— Я бы тебя достала. Я умею доставать.

Металлическая штука прозвенела где-то внизу. Как будто кто-то уронил полую птичью косточку.

Палец перестал двигаться.

* * *

У неё никогда не было никаких проблем. Она любила учиться, любила ходить в церковь, любила сидеть в очередях в поликлинике и стоять в метро. Любила уступать место пожилым и беременным, участвовать в обязательных школьных мероприятиях, сдавать экзамены, ходить за продуктами, убираться дома, мыть посуду, ухаживать за больными родственниками. Многие считали это её проблемой.

Она постоянно была чем-то занята. Сегодня она волонтёрит в хосписе, завтра — йога в парке, послезавтра — лабораторная по физике для слабого однокурсника, в четверг — генеральная уборка дома. Поэтому, когда однажды она не пришла туда, где в ней нуждались, все жалели только себя. И на следующий день, и в среду, и в четверг.

Когда же он заметил, что она перестала выходить из дома и даже вставать с постели, он начал ходить с ней в парк. Пытался заинтересоваться йогой и всем, чем она интересовалась раньше. Скачал видеокурс для начинающих, оплатил подписку в приложении, купил коврик, валик, кубик... А она вместо йоги поднимала руки и роняла их. От резкого движения все птицы рядом улетали, громко хлопая крыльями над их головами.

Она улыбалась.

Он пытался не орать на неё.

* * *

— Хочу спросить...

— Слушаю, — его голос больше не стоял перед ним стеной, а окружал, как крепость. Ещё чуть-чуть — и сверху появится крыша.

— Зачем?

— Она хотела.

— Нет.

Стакан был перевёрнут. Внутри что-то было, но он не мог понять, что именно. Комната шаталась, человек, сидящий перед ним, — тоже. Запахи вокруг были странные. Курица протухла. Или оса наконец сдохла.

— С курицей всё понятно. Но оса?

— Что тебе понятно? — сказал он спокойно. Потом понял, что говорит не с ней — и один из кирпичиков его крепости медленно начал стираться в пыль.

— Курица, говорю, протухла, это да. Но мёртвая оса запахов не издаёт, да и нет у вас тут ос, всё убрали, когда вывозили.

— Куда вывозили?

— Куда надо, туда и вывозили. Вам, может, ещё налить? — шатающийся человек протянул руку, чтобы перевернуть стакан.

Он вгляделся в следы на столе.

— Интересно, куда она делась.

— Кто?

— Оса.

— Не знаю. Мухи, например...

Он перестал слушать человека и снова вгляделся в стакан. Что-то в нём было. Он не представлял, что может быть в перевёрнутом стакане.

— Успокойся. — Человек перестал шататься и накрыл его ладонь своей. У него были короткие толстые пальцы с неровно обкусанными ногтями, жёлтыми от грибка.

— Не мешай, а.

Человек кивнул, резко встал и вышел.

Он перевернул стакан, отставил в сторону, и на столе, изрезанном плачем тарелок, осталась лежать давно уже мёртвая, почти сгнившая оса. Он присмотрелся, аккуратно перевернул её указательным пальцем правой руки и увидел маленький металлический шарик, какие бывают в подшипниках, кальянах и наборах для лабораторных работ по физике.

— Вот я тебя и достал. Хоть и не умею.

От лёгкого прикосновения труп осы тихо зажужжал и рассыпался в пыль.

Все птицы за окном одновременно взлетели, громко стуча крыльями.

Металлический шарик скатился со стола. Как будто кто-то уронил полую птичью косточку.

В комнате никого не осталось.