— Хасюсы-ы-ы! — Ася бежала вдоль берега с засохшей горбушкой в руке. Над Байкалом кружили прожорливые чайки. «Хасюсами» трёхлетняя Ася называла горячие источники — Хакусы. Мы приехали сюда по предложению моей мамы и уже собирались обратно.

В день нашего отъезда Байкал разволновался не на шутку. Наверное, не хотел расставаться. Вытирая капли дождя с носа, я смотрела на свирепые волны и представляла, как на глубине бунтуют миллионы рыб.

— Может, сегодня не поедем?

Мама поправила очки:

— А как же билеты? Поезд в пять часов...

— Тут девятый вал, можно сказать, разыгрывается...

— Всё будет хорошо. Через час за нами пришлют судно из Северобайкальска.

Я сразу представила паро́м, на котором мы сюда добирались, и успокоилась.

Скоро в дверь постучали. Мы прощально оглядели избу, приютившую нас на две недели, и вышли. На причале ожидал катер «Святая Ольга». Подозрительно маленький. Казалось, волны его сейчас проглотят. Тем не менее пассажиры зашли внутрь, и мы поплелись следом за ними по трапу. Отчалив, судёнышко заскрипело по швам, ударяясь о волны. «Дотянет ли оно до берега?» — единственный вопрос, который меня по-настоящему волновал.

— Это волнорез — специальный катер для такой погоды, — пояснил мужчина в зелёном дождевике, словно прочитав мои мысли. Прозвучало неутешительно.

На коленях у меня дрожала Ася. Я уверяла её, что всё в порядке. Но сама себе не верила. В конце концов дочку вымотали слёзы — и она уснула.

На борту нас было девять бледных от ужаса человек. «Тоже, наверное, на поезд торопятся», — думала я. Многие беззвучно шевелили губами — молились. Волны набрасывались на катер, как сторожевые нерпы. А он, как смелая рыбёшка, рубил их своим острым носом.

Я могла бы набросать в блокноте заметку: что-нибудь вроде «Мои последние Хасюсы». Пожалуй, я опустила бы впечатления от отпуска. Кому интересно, как мы варились в исцеляющих источниках, обмазывались волшебными водорослями и отмахивались от диких слепней? Это уже неважно. Скорее, завещание или, может, глобальнее — обращение к человечеству. Но дальше мыслей не шло. Я только крепче обнимала дочь и смотрела во все глаза, предвкушая, как вода хлынет внутрь и утащит катер на дно.

Рулевой сиплым голосом подпевал радио «Дача». В такт музыке двигалась его широкая спина. Выглядело это как радиоконцерт накануне гибели.

— Сколько баллов волны? — проревела я так, что сама не узнала свой голос.

— Четыре балла, не больше! — прокричал в ответ рулевой.

Мне казалось, волны баллов семь, не меньше, а рулевой просто нас успокаивает, чтобы не паниковали.

Тут наши с мамой взгляды пересеклись. Мой как бы говорил: «Могли остаться и переждать. Подумаешь, поезд! Велика потеря!» Во взгляде мамы я читала: «Сама в шоке. Но дороги назад уже нет».

Целый час мы шли на «Святой Ольге», переполненной нашими надеждами и страхами. Катер бросало из стороны в сторону. Подкидывало вверх, как мячик, и, казалось, он на мгновенье упирался носом прямо в грозовые тучи. Потом нас резко опрокидывало вниз, как на аттракционе. По моим ощущениям, наступали «полные Хасюсы». Звук тупого удара о воду. Мы не слышали даже — ощущали каждой клеткой. Пока в мутные стёкла бились остервенелые брызги, катер всей своей тяжестью разрезал волны. И мы вместе с ним — отрешённые, ушедшие вглубь себя. Вспоминали родных, с которыми не попрощались, дела, которые не свершили.

Связи с внешним миром — нет. Есть только разъярённое озеро и отчаянный наш волнорез. Печальные новости придут позже. Не глобальная катастрофа, не национальный траур. Максимум — коротенький некролог в местных газетах. Зато какая красивая смерть! И всё такое мелкое отсюда, из сердца озера, из глубины стихии. Вот только бы поцеловать любимых в последний раз. И ещё, пожалуй, выпить чашечку капучино. Да-а-а, как же хочется капучино с пышной пенкой. И чтобы на пенке — пёрышко... и чтобы... чтобы...

Вдалеке замелькала коричневая полоска. Мы замерли, не спуская с неё глаз. Неужели берег? Иногда полоска исчезала: нас снова захватывали волны. Они игрались с катером, как с игрушкой, пока солнце отвернулось от людей. И опять бескрайняя водная суматоха внушала нам тревогу. Но полоска мелькала и становилась больше. А вместе с ней — и наша надежда на спасение.

Я не поняла, как это произошло. Просто в какой-то момент почувствовала: катер идёт мягче, волны притихли. Из-за туч выглядывало любопытное солнце. Впереди теперь уже отчётливо вырисовывался берег. Хоть мы и приближались к нему невыносимо долго, но главное — приближались. И вот подошли вплотную и как-то даже празднично пришвартовались. Я готова была хлопать в ладоши, как после особенно удачного спектакля, и неистово пожимать руку рулевому, рассыпаясь в благодарностях. Но рулевой куда-то исчез. Все вокруг засуетились, зашуршали дождевиками, заторопились на сушу. Словно не было этого часа выживания: ни шторма, ни борьбы, ни победы. Люди буднично заполнили причал, стараясь поскорее забыть пережитое.

Проснулась Ася. Её лицо было ясным, как небо над Северобайкальском. Она ловко выпрыгнула на деревянный пирс. И не помня ни волн, ни качки, попросила:

— Мама, дай мне яплачко!

У меня тряслись коленки. Да что там! Всё тело ходило ходуном, будто шторм проник глубоко под кожу и стал неотъемлемой частью меня. Кое-как я достала из рюкзака красивое красное яблоко и протянула его дочке. Мы немного пришли в себя и сразу же помчались на вокзал.

Кассирша осмотрела наши билеты, как врач — неизлечимо больных, и поставила неутешительный диагноз:

— Женщины, ну вы глаза разуйте, а! Тут же дата написана. Поезд ваш ушёл вчера!

«Да как же так? Поезд, ради которого мы рисковали жизнью... Вы издеваетесь?» — мне хотелось истошно кричать и бить кулаками по стеклу кассы, но вместо этого я нервно расхохоталась.

Мама ещё раз взглянула на билеты и тяжело опустилась на скамью.

— Но я же проверяла...

— Да ладно, мам. Что теперь будем делать? Может, вернёмся в Хасюсы? Ещё подлечимся.

— Ни за что! — выпалила она. И сама себе рассмеялась.

Меня вдруг резко отпустило. Я ощутила лёгкость, почти невесомость. От мысли, что нам некуда больше спешить, внутри растаяла ледяная глыба. Ася взяла меня за руку и потянула к вокзальным окнам. Снаружи кружили голодные чайки. Казалось, они радуются, что мы никуда не уехали, и ждут, когда Ася выйдет и накормит их свежим северобайкальским хлебом.