Остановившись на границе между светом и тенью, на тропе, убегающей в лес, он оглянулся. Позади остались безмолвные холмы, между которыми ещё жался пугливо к травам сизый утренний туман. За холмами и туманом пролегли поля, на которых он трудился ещё вчера. Нужно ли было уходить?

Он поднял ладонь к лицу, рассматривая маленькую искру, намертво влипшую в кожу. Плечи на мгновение ссутулились под невидимой, но очень тяжёлой ношей. Затем он выпрямился и коротко глянул в небо. Облака расходились, уже виднелась синева. И он продолжил путь, будто прочёл нужный ответ. Если ему на самом деле был нужен хоть какой-то ответ.

* * *

Владеть тайной силой, магией, которая могла, по словам жрецов, пожрать душу без остатка, не мог никто, кроме поражённых тьмой. Едва у кого-то проявлялись первые признаки, жрецы забирали проклятого, чтобы очистить его.

Никто не видел очищенных.

Обнаружив искру, он сразу понял, что это такое.

* * *

Он шёл долго, пока силы полностью не покинули его. В лесу, среди папоротников и мхов, уже тронутых осенью, присыпанных опадающей листвой, бежал ручей. Усевшись в корнях ближайшего старого дерева, он смотрел на сверкающую воду, падавшую между камней, а затем уносящуюся прочь. Песчаное русло было столь чистым, что, казалось, могло поймать отражение солнца сквозь густые кроны.

Как бы хотелось ему сейчас пропустить сквозь себя ручей, чтобы тот вымыл тьму!

Однако на ладони светилась искра, и он решил защитить её. Против его воли внутри прорастало это желание — уберечь росток, дать ему стать тем, чем тот должен стать. Даже если после этого он сам перестанет быть собой.

Он бежал в лес, зная, что где-то впереди лежит иная страна. Жрецы говорили — она скрыта мраком. Искра нашёптывала — там свои.

Он напился из ручья и с новыми силами бросился вперёд, через чащу.

* * *

Когда он впервые увидел искру, ему показалось, что это крошечная песчинка. Работая в поле, неудивительно вымарать руки в песке и пыли. Он опустил ладони в воду, наслаждаясь тем, как уставшие пальцы расслабляются в прохладе. Когда же он вновь взглянул на них — искра была на месте. Разгорелась ярче.

Сердце забилось быстрее, он осознал, что отмечен.

Отмеченный — не значит избранный. Отмеченный — заклеймённый. Так говорили жрецы.

Он вышел из дома и взглянул на высокую башню храма, довлеющего над их деревней. Можно было прийти к жрецам и показать им ладонь. Вдруг бы они сумели изъять искру... Убрать её с кожи, уничтожить.

Но едва он подумал, что искра должна исчезнуть, как чудовищное чувство смятения охватило его.

Она — часть его души. И сияет так ярко, что не может быть тьмой!

* * *

Смеркалось, когда он оказался на небольшой полянке. Здесь уже непонятно, кому именно принадлежит лес. Он устало опустился в траву. Становилось всё холоднее, осень по ночам показывала ледяные зубы.

Быть может, замёрзнуть среди чащи — его путь? Если правы жрецы, тьма обрекает того, кто ею запятнан, на мучительную смерть.

Он задумчиво взглянул на искру, упрямо горящую, как свет самой жизни. И почувствовал, что становится теплее. Искра увеличилась — теперь она стала точкой не меньше кристаллика соли.

Сомнения отступили. Невзирая на слова жрецов, он должен был идти вперёд, чтобы уберечь искру, прораставшую в нём. И она тоже собиралась беречь его, любить и согревать. А он никогда не знал подобного тепла...

* * *

Сначала он, конечно, не собирался бежать, однако такая мысль пришла уже на третий день. Жрецы бродили по деревне, и искра всякий раз обжигала его, да с такой силой, что скрыть боль было почти невозможно.

Бежать или выдать себя — иного выбора у него не нашлось.

* * *

Он проснулся утром, когда свет просеялся сквозь ветви деревьев и вычертил тропинку, убегавшую в чащу.

Есть не хотелось, не хотелось и пить, каждый мускул налился силой. Он сорвался с места и побежал по освещённой тропе, потому что искра знала, куда идти, и он больше не собирался с ней спорить.

* * *

Силы иссякли лишь через три дня, что он без остановки бежал среди лесной чащи. Не выдержала одежда, расходилась по швам, сносились и сапоги, но сам он был цел и невредим, не желал еды, питья или сна. Выйдя из леса, он упал на колени.

Перед ним до самого горизонта простиралась долина, позолоченная солнцем, собравшимся закатиться за гряду далёких гор. Эта страна сияла, она была прекрасна. Сверкала и разросшаяся на всю ладонь некогда искра. Всё здесь было светом, а не тьмой. Он рассмеялся.

Жрецы лгали.

Откуда-то он знал об этом с самого детства. Сейчас — видел воочию.

— Ещё один, — раздался голос.

— Проверь его, — другой.

Он обернулся в поисках говорящих, но никого не нашёл. Ладонь обдало теплом, и он поспешил выставить её перед собой, открывая то, что не смог открыть жрецам.

— Он пробуждённый, — отозвались голоса.

Солнце садилось. Он стоял один в летящем с небес золотом свете и слышал отовсюду: «Пробуждённый». Кто-то подходил, обнимал, касался, но оставался невидим.

— Разве я один из вас? — спросил он шёпотом в тот миг, когда луч солнца померк, светило спряталось за горы.

— Ты — пробуждённый, — снова отозвались голоса. — Ты пойдёшь с нами и станешь одним из нас.

И он побежал вперёд, навстречу угасающему закату, а смеющиеся голоса летели рядом с ним. Казалось, он даже изредка видит очертания — они коротко вспыхивали на фоне раскрывающейся цветком ночи.

Внутри него разрасталась магия, которой он не знал и не хотел знать, пока жил в тени жрецов. Впрочем, он уже не помнил о прошлой жизни.