— Дождаться бы внучков, а потом и помирать можно.

Баб Вера пожевала губы и вздохнула.

— Ох, грехи наши тяжкие.

Баб Верой её звали не по статусу, а по возрасту. Всех ровесниц давным-давно осчастливили внуками, а то и правнуками, о которых они с упоением рассказывали, собравшись на подъездной лавочке. А ей приходилось со стыдом молчать да костерить свою непутёвую невестку.

Из родных был у баб Веры только сын — Коленька. Воспитывала она его одна, растила, ночей не спала. Трудно было. Зато сынок на славу получился. Высокий, красивый, умный. Вот только им и хвалилась перед соседками, особенно перед рыжей Людкой, у которой дочка-то в простые горничные подалась.

— Работа у Коленьки сложная, программистом-то поди не каждый может выучиться. И платят много. Держатся за него.

И неизменно добавляла:

— Дождаться бы внучков, а потом и помирать можно.

Баб Вера всегда чего-то ждала: то зарплаты, то сына из армии, то свадьбы его с вредной Миленкой. Тьфу, имя как у коровы. Теперь пришёл черёд ждать внуков, а невестка всё не тяжелела. Не повезло Коленьке с женой.

Уже и смертное было собрано: платье строгое, туфли синие, ни разу не надёванные, и мелочи всякие.

— Людка знает, где лежит и что делать, у ней спросишь, — втолковывала сыну в его редкие приезды.

А он только смеялся и рукой махал.

— Молодая ты ещё, мам. Куда помирать-то собралась?

Посидит с ней, бывало, часок и бегом на работу. И времени свободного совсем у него нет: то планёрки, то встречи с иностранцами, то командировки.

— Контракт с японцами сейчас готовим. Фирма забавно называется: «Икигаи». Значит «смысл жизни». Представляешь, мам, и в бизнесе философию развели, пингвины офисные.

— Ты бы отдохнул, сынок.

— Успеется, пока не могу я. Столько дел ещё впереди, планы у нас грандиозные.

Планы реализовывались, карьера Коленьки шла в гору. За последние пять лет он отремонтировал однокомнатную квартиру матери, переехал с женой в новенькую трёшку, поменял скромную «Весту» на иномарку. Судьба ласково улыбалась ему и заботливо вела за руку.

А потом мир сломался. Баб Вера заболела. Сначала температура поднялась. Она чая с малиной выпила и в двух одеялах хорошенько пропотела. И вроде легче стало — думала, победила болезнь. А на третий день так закашлялась, что пришлось к Людке бежать, просить скорую вызвать.

Баб Веру оставили в больнице. Каждый день врач приходил, смотрел, качал головой. Она всё понимала. Возраст, организм износился, не железная же она. Но всё-таки боролась. Проходил день за днём, плохие прогнозы и опасения не оправдывались. А баб Вера просыпалась каждую ночь и шептала в подушку:

— Дождаться бы внучков, внучков дождаться, а потом и помирать можно.

Опять приходил врач, качал головой, но уже с каким-то удивлением. Говорил, что сильная воля к жизни, хвалил.

Посетителей не пускали, и три недели она не знала, что там во внешнем мире творится. Только в первый день позвонил Коленька и сказал, что в лепёшку расшибётся, если что надо. Может, лекарства там какие или ещё что.

Только лекарств от старости, она знала, не изобрели.

Была ясная и тёплая погода, когда её выписали. Дышалось легко свежим воздухом, душа пела. Вся природа радовалась вместе с бабушкой Верой.

— Дождусь, дождусь, — чирикали птицы.

— Вну-ки, вну-ки, — простучали каблучки медсестры.

Подле больницы стояла машина сына. Узнал, значит, дату выписки, за ней приехал. На душе сразу потеплело.

Баб Вера поспешила к автомобилю изо всех сил, чтоб не заставлять ждать её, старую. Сейчас-сейчас сына обнимет. Но с водительского сиденья вылезла Миленка.

— Здравствуй, Милена. А где же Коленька? Неужто опять в командировку отправили?

Девушка вдруг скривилась и осела на землю, обхватив себя руками.

— Нет больше Коленьки. Через неделю после вас заболел и увезли. И всё.

Милена начала икать от волнения, но продолжила:

— Говорили, что молодой, быстро поправится. А он, он... Он всё за работу свою переживал, рвался договор новый обсуждать. Успеха ждал, славы. А когда совсем плохо стало, он мне эсэмэс прислал... Писал, что ерунда эта его должность, из-за неё он людей обижал, мир не посмотрел, детей откладывал. Что к чёрту успех, не в этом смысл.

Баб Вера стояла столбом и молчала. А из живота поднималось что-то тяжёлое и тёмное, заполняло грудную клетку, сжимало её. Поплакать бы, а слёзы не идут.

— Зачем, зачем, — чирикали птицы.

— Сы-нок, сы-нок, — простучали каблучки возвращающейся медсестры.

Девушка стиснула зубы, резко встала и положила руки на живот.

— Внук у вас будет, Вера Сергеевна. Или внучка.

Баб Вера охнула, отмерла и порывисто обняла невестку.

— Ты только не волнуйся, девочка. Я тебе помогу. Сына на ноги поставила без мужа и с внуком вдвоём справимся. Квартиру одну продадим или сдавать будем, нам хватит на всех нас, на всю семью.

Милена тихонько всхлипывала, а баб Вера ласково гладила её по спине.

— Вот внука выращу, а там и помирать можно.

Выезд с территории больницы частично перекрывала шикарная белая «Тойота». Все как один водители останавливались, матерились, подбегали к помехе и тихонько возвращались обратно. Мало ли что случилось? Они подождут или осторожно объедут. Вдруг горе какое у людей?

А около машины крепко обнимались две женщины, пожилая и молодая. И у обеих текли слёзы.