Напиши, что ты видел, и что есть, и что будет после сего.

Откровение 1:19

Чёрт его знает, чья это была собака. Я шла через заброшенный городок, а этот пёс просто сидел посередине пыльной улицы под палящим солнцем, будто ждал. Увидел меня и подбежал, виляя хвостом. Молодой немецкий дог, но уже ростом с пони. Потрепала его по загривку, он радостно вывалил язык.

Села на скамейку в тени ближайшего дерева и устало вытянула ноги — лучше было пересидеть самое солнце, да и есть уже хотелось. Я открыла банку рыбных консервов, а пёс, усевшись рядом, деликатно отвернулся, хотя и косился на меня, то и дело глотая слюну. Съев полбанки, я вздохнула и отдала ему остальное. Банка мигом опустела. Пёс улёгся у ног и посмотрел на меня так, как смотрели, наверное, ученики на Иисуса.

— Ну и что с тобой делать? Мне самой еды мало. Уходи. — Я махнула рукой. Пёс с выражением бесконечной любви облизнул мне левый кроссовок.

Мой смех, скрипучий и сухой, странно прозвучал на пустой улице, так же странно было бы сейчас услышать автомобильный гудок или музыку. Я не смеялась очень давно — наверное, с тех пор, как осталась одна. Я глотнула воды из бутылки и спокойно огляделась: растрескавшийся асфальт, выбитые стёкла, развороченные дома, мусор.

Я уже давно не встречала ни людей, ни домашних животных. Разве что диких, в лесах. Это в первые месяцы последовавшего за догорающей эпидемией хаоса я пробиралась по стеночке, держа нож наготове. Этот нож и ещё везение помогли мне сохранить жизнь, честь и рассудок. Обречённым людям нечего было терять и нечего бояться. Но в конце концов болезнь добралась до всех.

Куда и зачем я шла, я и сама не знала. Просто идти было лучше, чем оставаться на месте. Иногда я садилась на брошенный велосипед и ехала, но ходить пешком мне нравилось больше.

— Буду звать тебя... ну, скажем, Джо, — сказала я псу. Тот, видимо в знак согласия, вильнул хвостом. — Вот и хорошо. Пошли, Джо.

* * *

Зря я туда полезла. В здании с надписью «Продовольственный склад» надеялась запастись консервами, но не придумала, как открыть запертую дверь. Зато там было окно. Я закрыла лицо рукавом и шарахнула по стеклу обломком трубы; этой же трубой я очистила раму от осколков и залезла внутрь, подтащив к окну большой ящик. Консервов там не нашлось, только в потемневших мешках догнивал старый картофель. Вылезая обратно, я всё-таки раскроила икру о забытый в раме осколок. К счастью ещё оставались бинт и перекись. Кровь остановилась довольно быстро, и я понадеялась, что всё будет в порядке.

Но уже на другой день я поняла, что дело плохо: рана загноилась, стало лихорадить. Несколько дней я лежала в спальном мешке в парке, проваливаясь то в бред, то в сон. Мне снилась мама, как она пекла оладьи по воскресеньям, даже казалось, что я слышу их запах. Снились кровавые ангелы, горящие дома и трупы. Совсем не было сил. Порой меня будила здравая мысль, что если я не поем и не попью, то очень скоро умру, но я уже не боялась и засыпала снова. Джо лежал рядом, уткнувшись мне в бок, и я иногда рассказывала ему свои сны. Однажды я проснулась ночью от того, что мне в руку тыкался мокрый нос.

— Джо, отстань, дай мне спокойно умереть.

Пёс продолжал меня толкать, я открыла глаза и нашарила фонарик. В луче света увидела перед собой бутылку с водой.

— Где ты?..

Я пригляделась к этикетке на бутылке, облизнула пересохшие губы и пробормотала:

— «Перье»?! Шикуем...

Я выдула литр разом и снова провалилась в сон. Следующей ночью Джо принёс мне крысу.

* * *

Когда появились силы, с помощью палки и такой-то матери я доковыляла до аптеки и нашла там почти не просроченные антибиотики, а в магазине рядом — еду. Через три дня жар спал, и я отправилась на поиски новой одежды. Джо слонялся со мной. Блуждая по городку, я зашла в очередной домик с крошечным двориком. Ржавые петли калитки громко простонали, когда я её осторожно открыла. Крыльцо заросло травой, рядом с ним стояли два ветхих садовых кресла из ротанга. Дверь была не заперта и, войдя, я вдруг услышала тихий голос:

— Кто там?

Я замерла.

— Кто там? — слабо, но настойчиво прозвучало опять, и я вдруг поняла, как мне хочется поговорить хоть с кем-нибудь. Рискнула и пошла туда, откуда он доносился. В спальне на кровати лежала очень старая женщина. Её лицо было как сухой увядший цветок, живыми казались только глаза — два озерца голубой воды среди пустыни.

— Я знала, что ты придёшь. Ты мне снилась.

Её звали Мария, и ей было сто два года. Когда я спросила, как ей удалось выжить, она засмеялась:

— Не поверишь, я столько всего консервировала, что даже мои многочисленные дети и внуки не успели это съесть, а одной мне нужно совсем немного.

Я прожила с ней, наверное, месяц. За домом ещё работала колонка с водой, еды хватало. Каждый вечер я выносила её во дворик — она была очень лёгкая — и усаживала в кресло, мы сидели и смотрели на закат, или играли в шашки, или болтали. Она знала уйму интересных и смешных историй. Джо где-то бегал, но всегда возвращался. Как-то Мария попросила меня вытащить с антресолей пыльную коробку и весь вечер показывала фотографии жизнерадостных смеющихся людей из прошлой жизни. В красивой женщине на снимках невозможно было узнать это древнее существо, которое сидело рядом. Среди фотоальбомов попался шарик из сухих переплетённых стеблей размером с теннисный мяч. Мария ужасно обрадовалась, увидев его:

— Если мы искали знак, то вот он. Это живое растение — иерихонская роза. Я привезла её из Иерусалима. Может быть, она каталась по пустыне ещё в те времена когда по тамошним обычаям детей хоронили под полом. Посмотрим. Положи-ка её в воду, деточка.

Я налила в миску воды и, поставив на потрескавшийся подоконник, погрузила в неё сухой комочек времён древнего Иерихона.

Утром в миске лежала ожившая зазеленевшая розетка чудесного цветка с листьями, похожими на широкие мягкие хвоинки можжевельника. Внутри они были розоватыми, а ближе к краю — изумрудными. Я не могла поверить, что это растение ещё вчера было сухим комочком стеблей. Я думала о бесконечном стремлении жизни быть, продолжаться, возрождаться. Где-то в груди лопнул шар боли и страха — и разлилась печаль.

* * *

Я похоронила Марию в палисаднике, выкопав могилу садовой лопатой. Мы с Джо снова остались одни. Я нашла велосипед, и мы поехали, то есть я ехала, а Джо бежал рядом, высунув язык. Кажется, он был счастлив. Розу я взяла с собой.

* * *

Новый городок, название которого на въезде даже не прочитала. Я свернула на перекрёстке за угол и затормозила, чуть не наткнувшись на какого-то парня. Он шёл, нагруженный бухтами проводов и инструментами. Я вытащила нож и соскочила с велосипеда. Загорелый, крепкий, обернувшись, парень долго меня разглядывал — кажется, он был немного младше, — потом сказал:

— Привет, — и покосился на нож.

— Привет. — Я спрятала нож и почувствовала, что краснею.

Поняла, что устала — ехать, идти, бежать. Парень переступил с ноги на ногу, поправил связку проводов на плече.

— Помочь? — Я взяла у него ящик с инструментами.

У Лео (так звали незнакомца) тоже была собака — мопсиха Мими с тонким голоском и крошечными блестящими глазками. Собаки стали обнюхиваться, а Лео предложил показать свои владения.

Мы вошли в здание, в котором когда-то была оранжерея. Мангровое дерево упиралось прямо в стеклянную крышу, одревесневшие лианы оплетали огромные фикусы, под деревьями росли папоротники. Тут были пальмы, горшки с суккулентами, грядки для гидропоники. Обманчиво сухие длинные плети корней одних растений свисали с ветвей других и тянулись к земле. Многие растения погибли, но это всё ещё походило на огромный зелёный сад, местами переходящий в настоящие джунгли. По всему периметру помещения шёл широкий балкон.

— Эти растения сохранились только потому, что внутри были пробиты трубы и вода орошала их потихоньку. Я решил, что консервы когда-нибудь закончатся, и в перспективе нужно что-то выращивать, а здесь это делать удобнее всего. Кроме того, меньше нужно заморачиваться с освещением. Смотри, разбитые стёкла я уже заменил прозрачным пластиком, осталось разобраться с водой. Водопровод я практически починил, скоро заработает автополив. Кое-что проржавело, но в целом это не помешает. Насос работает от моего драндулета, он наверху.

Мы поднялись по лестнице. Там Лео устроил спальню и мастерскую со стеллажами, полными инструментов и книг.

— Вот, придумал, как вырабатывать немного электричества, — гордо сказал он, показав на конструкцию, состоявшую из ручного генератора, автомобильных аккумуляторов и велосипеда.

Я удивилась:

— Откуда ты знаешь, как всё это делать?

Лео засмеялся и показал на стеллажи:

— А книги на что?

Я потрогала в кармане сухой шарик розы и спросила:

— Можно я останусь?

* * *

Лео починил разбрызгиватели, мы выбросили погибшие растения, нашли семена и посадили помидоры и картофель, жасмин и ананасы. Пальмы буйно колосились под стеклянной крышей.

Что хорошо в оранжереях — там тепло и можно спать голышом, глядя в звёздное небо.

— Думаешь, остались в мире люди, кроме нас?

— Вполне возможно. И когда-нибудь мы их найдём. А пока мне надо что-то придумать с отоплением.

— Хорошо. И ещё мне бы хотелось стиральную машину.

Первое, что я слышала, просыпаясь, звуки, обещающие новую жизнь — ритмичный скрип поливалок и шум разбрызгиваемой воды. Музыку сада.