6:38

— Владыка, ножку пожалуйте.

Юрий Семёнович, он же владыка, дёрнул вверх штанину, обнажив щиколотку с рыжеватыми кучерявыми волосками.

— Может, всё же договоримся?

— Ну что вы начинаете, в самом деле. Сами знаете, порядок такой, — проворчал Трофим.

Вокруг щиколотки обвилась верёвка.

— Знаю, — согласился Юрий Семёнович и устремил взгляд на горизонт, где небо, подёрнутое розовой дымкой, предвещало скорый рассвет.

«Три дня лило, а сегодня распогодилось — как назло. А могло бы повезти», — мелькнуло трусливо, но он тотчас погнал от себя недостойную владыки мыслишку. В чём там везение? Бывало, некоторые неделями ждали погожего дня, иные не выдерживали и с собой кончали. Шутка ли, когда просыпаешься, зная, что судьба зависит от того, выйдет ли солнце или нет.

Выйдет, и сомнений нет. Водились бы у них какие-нибудь захудалые горы, можно было оттянуть момент расправы, выждать, пока солнце не воссияет над славным градом. Но и этого ему не дано.

6:40

Трофим вздохнул:

— Я вам давно хотел сказать, хороший вы владыка... были. Набережную вон как сделали, дороги в порядок привели, пляж организовали.

На пляже под мостом через Волхов уже собралась группка зрителей с телефонами наготове. Пристроившись на бесплатных лежаках, две девушки потягивали кофе из стаканчиков, после чего одна, не глядя, зашвырнула крышку в урну. «Там же чёрным по белому написано „стекло“, дура ты неблагодарная», — мысленно выругался Юрий Семёнович и тут же устыдился: давно ему говорили, что урны для вторсырья чёрт-те чем забиты, а всё потому, что на дизайне мусорок сэкономили.

— Был бы ещё один срок, я бы вам и не такое сделал!

Трофим посуровел:

— Не положено. Сами знаете.

— Да знаю, только... — Юрий Семёнович лишь махнул рукой: стоит ли тратить последние минуты на политические диспуты?

Минутная стрелка часов на руке Трофима сделала шажок вперёд.

6:42

Юрий Семёнович приехал сюда пять лет назад, к расстриге прошлого владыки. Помнится, вот так же сидел и ждал внизу — да не на лежаке, а на поросшем кустарником пляже. Он приехал как докторант писать о дивном обычае, по которому власть сменялась в здешних местах. Не верил, всё ждал подлога, спектакля. Ан нет, сам проверил пульс у бездыханного владыки. Так и стоял здесь же, под мостом, под неумолчный колокольный звон и думал лишь об одном: как мог человек, зная, что его ждёт — безотлагательно, безысходно, — всё-таки на это решиться? Вернувшись в родной город, Юрий Семёнович пытался продолжить докторскую, но не мог: его преследовал один и тот же стук, то ускорявшийся, то почти умолкавший, пока он не понял, что это фантомный пульс усопшего владыки, который и гонит его назад. Он должен был понять, зачем кому-то выбирать путь, который ведёт прямиком к эшафоту, а расспросить живого владыку не представлялось возможным — единственный выживший в своё время сбежал накануне церемонии и ушёл от преследования через границу с Финляндией. Там он поменял имя, фамилию и, поговаривают, даже пол, но тем не менее, спустя два года после побега владыка был найден в своём кабинете со следами удушения. Финляндия затеяла разбирательство, но дело, как водится, затянулось и потонуло под грузом бездоказательности, как сейчас тонуть будет Юрий Семёнович.

Юрий Семёнович вернулся в город, чтобы предложить свою кандидатуру на пост владыки. А что? Образование соответствующее есть, желание трудиться на благо города тоже, а опыт — дело наживное, — так и рассудил. После продолжительной схватки с владельцем наливочного завода Лошкаревым Антоном Сергеевичем новым владыкой всё же стал Юрий Семёнович, так и не поддавшись соблазну испить с конкурентом одну хреновуху на двоих.

С Лошкаревым они сдружились, поскольку за то недолгое время, что Юрий Семёнович провёл в городе, чаще всего он встречался именно с Антоном Сергеевичем. Тот признал в нём не столько соперника, сколько спасителя, ибо участвовал он в выборах на должность владыки исключительно на спор и победы себе нисколько не желал, к тому же через год после избрания Юрия Семёновича встретил свою Марусю, заимел близнецов, так что о политической стезе больше и думать не желал.

Юрий Семёнович же так и остался бобылем, хотя женщины не раз ему предлагали приятное знакомство — особенно эти предложения участились в последний год, когда Юрию Семёновичу стало совсем уж не до них. Каждый раз оказываясь с женщиной, наделённой возможностью рождать, он вдруг сталкивался с бессилием, осознанием своей конечности, а главное — с тем, что он же сам своими руками приблизил гибель в тот день, когда вернулся в город, чтобы стать новым владыкой.

Он даже кошку завести не мог — куда её деть? К Лошкареву нельзя: у Маруси аллергия на шерсть. В приют — один из тех, что были организованы под его, между прочим, Юрия Семёновича, патронажем? Юрий Семёнович страшился ответственности — за приблудных женщин, кошек и детей, а теперь он страшился и ещё одного приблудыша — города, что того и гляди угодит в руки горлопана, который и пальцем не шевельнёт.

6:44

— Когда выборы проведёте? — Юрий Семёнович спросил Трофима, а тот лишь пожал плечами.

— Как обычно, через годик. Если только...

— Если только... — эхом отозвался Юрий Семёнович.

Если только за год город не освоится без всякого владыки, чего за всю историю ещё не случалось.

Владыке полагался один срок на четыре года — ни днём, ни часом, ни минутой больше. Утром десятого сентября, как только встаёт солнце, владыка теряет всякие полномочия и должен быть изгнан из города. Вот только форма изгнания за века существования города претерпела изменения.

Первый звонок раздался год назад. Спросонья Юрий Семёнович включил телефон на громкую связь — из трубки донёсся бесстрастно-вежливый голос робота:

— До конца ваших полномочий осталось триста шестьдесят пять дней. Повторно прослушать информацию — нажмите один. Оценить оказание информационной поддержки владыке — нажмите два. Сообщить о високосном годе — нажмите три...

Звонок раздавался каждый день в одно и то же время — с рассветом. Зимой он, бывало, настигал Юрия Семёновича уже по пути в Детинец, летом же будил немилосердно рано. Однако Юрий Семёнович приучился ждать звонка с нетерпением. Он даже пытался разговорить робота, поспорить, хотя и знал, что не стоит: после побега владыки в Финляндию разговоры стали записываться и прослушиваться на случай очередного проявления владычьей неблагонадёжности. Голос в трубке стал ему женой и кошкой, матерью и ребёнком — тем, с кем он начинал каждый день, тем, о ком он думал, этот день заканчивая. Он представлял, как может в действительности выглядеть эта женщина, как он вдруг случайно её найдёт и тогда, кто знает, может быть, судьба смилостивится, и ему удастся выплыть из стылого сентябрьского Волхова, добраться до соседней губернии и начать всё сызнова...

Он попытался поднять ногу и охнул. Трофим кивнул:

— Тут пуд будет точно. Проверяли.

Идолы, кресты, владыки — все они шли на дно Волхова, опускаясь под тяжестью не столько воды, сколько времени, одинаково безжалостного к плоти и злату, дереву и крови.

— Это всё-таки варварство, — не выдержал Юрий Семёнович. — Я же не сделал вам ничего плохого.

— Так и не сделаете больше. А про плохое... Знаете, все так говорят: сначала отпустите, потом дайте-ка я ещё срок посижу, потом глянь — и всё семейство в палатах заправляет. Как лиса, которая к зайцу напросилась, помните сказку?

— Помню?

— А помните, чем кончается?

— Пришёл петух и зарубил лису косой.

— И стали они с зайцем жить. На этом кончается сказка в вашей версии. Вы же, Юрий Семёнович, не местный. Вы не знаете, каково зайцу, когда под твоей крышей тот, кто зарубил другого косой. Поэтому у нас всё немного иначе. Заяц взял косу и велел петуху уходить из его дома. Петух ушёл, да. Вот только потом он вернулся с подмогой в красных кафтанах, чтобы разорить дом зайца, забрать его зайчиху и поработить его зайчат. Один из зайчат выжил и передал весть своим потомкам: не гони петуха, а руби ему голову.

— Это не похоже на гильотину, — Юрий Семёнович указал взглядом на колокол, привязанный к ноге.

— Нет. Это наша память. Колокол по нашей свободе. Когда уходит владыка, мы снова можем её вернуть.

— Но ведь ещё ни разу не...

— Солнце взошло, — перебил его Трофим.

6:47

Красное новгородское солнце озаряло стены Кремля и Софийскую звонницу, как это было сто, двести, триста, тысячу лет назад, как озаряло оно путь всем, будь то Рюрик, Владимир или Иван; и Юрий Семёнович, стоя на ограждении моста, в этот самый миг понял, о чём говорил Трофим, понял, что это самое солнце, которому всё равно, кому светить, на краткий миг уравнивает его, Юрия Семёновича, со всеми владыками, кто был до него, и со всеми, кто будет после, и отделяет его от этого равенства в вечности один только шаг...

Колокол звякнул в последний раз, утягивая Юрия Семёновича на дно Волхова.

Трофим взглянул на часы и сказал:

— Вытаскивайте.

Город наполнился колокольным звоном, давая отсчёт году без владыки.