— Кто так здоровается!

Дядя Вадим хлопнул Лёшу по плечу. Лёша отстранился, даже отбежал на два шага. Но дядя не отпускал — уж если брался за что-то, то основательно.

— Ты пойми, чудо-человек, если ты мужик, то и здороваться должен по-мужски: твёрдо, жёстко. Понял?

Лёша и хотел бы утвердительно кивнуть, сказать, мол, да, понял. Но лишь неуверенно помотал головой.

— Ну что тебе не понятно? А?

— Что ты к ребёнку пристал? — вступилась за сына мать. — Пусти ты его. Пусть бегает. Вырастет — поймёт.

— Ага! И будет, как твой, недоделанный, ходить по белу свету. Ни к какому делу не пригоден. Только стишки свои писать и может. А мужик должен...

И дальше, как заезженная пластинка, — всё повторялось уже не раз и не два. Дядя начинал яриться, выходить из себя, ругаться на сестру, которая не занимается пацаном, а позволяет своему благоверному портить ребёнка.

Потом в дом входил отец, и поток брани прекращался. Дядя умел браниться, только когда в доме он был главным мужиком.

А отец, этот удивительный человек, входил с улыбкой, легко подбрасывал маленького Лёшика вверх, трепал его чёлку или шутливо хватал за уши, а потом начинал читать вновь написанные стихи. Он не пререкался с дядей Вадимом, не спорил с ним. Лёша смотрел на папку и становилось ему так хорошо, что внутри всё радовалось и пело. И стихи его были такие... Такие!.. Хотелось слушать и слушать.

Только потом, когда уходил дядя Вадим, мама почему-то набрасывалась на папку, за что-то его ругала. Лёша уже лежал в своей постели в другой комнате и слышал их разговор.

Ну и что, что руку папка жмёт не сильно и не больно. Он же не становится от этого хуже?

В воскресенье Лёша проснулся рано. Послушал, как за окном кто-то стучит по стене, полежал ещё в тишине, а потом пошёл на цыпочках в комнату родителей.

Как всегда, мама ещё спала, а папка сидел у окна и что-то писал. На полу валялись листки бумаги, исчерканные и смятые.

Лёша постоял в дверях, потом подошёл к отцу, коснулся рукой его коленки.

— Это стихи, да?

Отец вздрогнул от неожиданности, нахмурился, но всё-таки улыбнулся сыну.

— Ты чего раздетый? Иди штаны надень.

— Пап, а ты почему руку жмёшь мне не больно? Я не буду плакать, правда, правда. Ты делай, как дядя Вадим, ладно?

— Зачем?

Папа посмотрел на сына, прижал его к груди.

— Не обязательно делать так, как говорят другие. Ты должен сам для себя решать, хочется тебе этого или нет. Понимаешь?

— Но ведь тебя мама ругает всегда после дяди Вадима.

— Это ничего. Неглавное это всё.

— А что главное?

— Для каждого своё дело главное. Для дяди Вадима — его сила, для мамы — её готовка.

— А для тебя?

— А для меня... Догадайся.

— Стихи?

— Точно. Ты у меня смышлёный мальчик. Пойдём в кухню. Дадим маме поспать.

Они вышли из комнаты, пили чай, папа читал свои новые, только что написанные стихи, а Лёша слушал и смеялся. Так смеялся, что заразил своим смехом папку, и они вместе даже разбудили маму. Она пришла в кухню недовольная, но тут же сразу тоже засмеялась. И тоже стала пить чай. Хоть он и остыл уже.

Днём Лёша был во дворе, а когда вошёл обратно, увидел дядю Вадима и остановился.

— Здорово, малец! — пророкотал дядя Вадим.

Но Лёша как встал у дверей, так и замер. Постоял, глядя на дядю, а потом позвал папу и маму. Взял отца за руку и громко сказал:

— Мой папка самый лучший. И больше не ругайте его. Он только мой. Ясно?

Дядя засмеялся, стал качаться на стуле. Мама тоже засмеялась, но посмотрела на папу и замолчала. А когда дядя поднялся и хотел обнять Лёшу, отец его отстранил.

— Знаешь, Вадик, иди-ка ты домой. Нечего тебе здесь делать.

Тихо сказал, не ругался. Но почему-то дядя Вадим, такой сильный и громкий, не стал спорить. Взял и ушёл.

Лёша очень удивился.

26.06.21