— Ну когда уже он раскроется? — нервно притоптывала Вивьен. — Лёд уже тает, скоро Разлив.

Жорес баюкал на руках толстого белого кота. Умишко у Камамбера был простой, кошачий, но, судя по испуганным глазам, прошлый Разлив он помнил очень хорошо. Тогда он в самый последний момент зацепился за ондатровые шкурки, привешенные к корзине для просушки.

— Не паникуй. Мы обязательно успеем, — медленно, с оттяжкой сказал Жорес. От одного его тона Вивьен хотелось либо запаниковать ещё сильнее, либо огреть мужа по голове песочным мешком. — Ещё два-три дня продержимся. А пока перенесём вещи на второй этаж. На крайний случай есть чердак. А на самый крайний — «воронье гнездо».

В «вороньем гнезде», которое со скрипом покачивалось метрах в восьми над их крышей, действительно соорудили гнездо вороны. Получилось гнездо в «гнезде». Больших Разливов не было уже года три, так что Жорес и Вивьен этим прибежищем не пользовались давно и птицам никак не мешали.

Однако Вивьен с каждым днём становилась всё тревожнее. Жорес сохранял внешнюю невозмутимость, но увязывал вещи в тюки и таскал их наверх с особым остервенением.

— Хорошо ещё, что надо беспокоиться только о нас двоих, — бормотал он под нос.

— Мя-я-я, — напоминал о себе Камамбер, брезгливо поджимая лапы. На первом этаже стало очень сыро, появилась плесень всех цветов, в том числе и белая как кот.

На втором этаже было тесно от мешков, но пока что сухо. Каждое утро, едва раскрыв глаза, Вивьен выглядывала в окно, извивалась так, чтобы увидеть «воронье гнездо». Рядом с ним без всякого скрипа покачивалась на тонком стебле пухлая семенная коробка. Которая никак не желала лопаться.

— Ни одной трещинки! Ни намёка! — повторяла Вивьен, покусывая ногти.

Она выходила на узкий карниз второго этажа, который стал теперь порогом. Махала соседке.

— Пока закрыт! — кричала Вивьен, напрягая голос.

— Наш тоже! — отзывалась соседка.

Теперь и их домик, и все прочие вокруг казались крошечными островками посреди бескрайнего озера. Озёрья.

Вода прибывала. Пришлось перебраться на чердак. Ногти были сгрызены до основания, до крови. Сухого белья не осталось, спать было сыро и холодно. Огонь разводили только для того, чтобы приготовить еду, а согревались тем, что напяливали по пять слоёв одежды.

— Хорошо, что беспокоиться надо только о нас двоих, — мрачно твердил Жорес. — И о тебе, конечно, Камамбер.

Вивьен молчала и напряжённо смотрела в окошко. В её серо-голубых глазах, казалось, тоже плескалась озёрная вода.

Вскоре небо потемнело, зарядила нескончаемая морось. Жорес, Вивьен и кот раскачивались в «вороньем гнезде». Оказалось, вороны покинули его, оставив только клубок спутанных веток, немного скорлупы и скелетик невыжившего птенца. Супруги почти всё время молчали и баюкали Камамбера для тепла.

Наступил очередной серый рассвет. Вивьен разлепила глаза. Теперь чтобы увидеть семенную коробку, не приходилось извиваться и выкручивать шею. Вот она, качается прямо перед лицом.

Вивьен замерла. Раскрыла рот. Взвизгнула и со всей силы пихнула мужа в бок.

— Готовность! Готовность!

А что кричать? Они были готовы уже неделю. Споро взвалили на плечи огромные тюки. Вивьен намотала на себя широкий синий шарф и уложила в него кота, будто младенца. Камамбер не царапался: он знал, что в воде ему будет куда неприятнее.

Опомнившись, Вивьен выпростала из-под множества кофт болтавшийся на шнурке свисток с горошиной и издала пронзительный условный сигнал. Он прокатился надо всем Озёрьем, будя соседей. «Вставайте, вставайте! Может, ваши тоже лопаются!»

Жорес принялся втыкать в гладкий стебель ступени-скобы.

Створки монгольфлёра в последний раз глухо затрещали и развернулись. Из семенной коробки начал выплывать, величаво раздуваясь, ярко-оранжевый шар, похожий на огромный физалис. Жорес всадил в него крючья и ловко прицепил карабины. К карабинам крепились канаты и лёгкая, но очень прочная тростниковая корзина.

Жорес, Вивьен и Камамбер забрались в неё и только тогда осмелились оглядеться. На соседей, которые точно так же карабкались в спасительные корзины. На тех, кто ещё болтался в скрипучих «вороньих гнёздах», ожидая раскрытия. В прошлом году все семенные коробки лопнули вовремя.

Вивьен завизжала от облегчения, стянула с головы верхний платок и победно замахала им. Семечко монгольфлёра уносилось с попутным ветром на юг, на Косу. Там они переждут Разлив и вернутся на тростниковой лодке, когда Озёрье будет вовсю цвести и плодоносить.

— Видишь, я был прав, — наконец позволил себе улыбнуться Жорес. — Я говорил, что мы успеем, — и мы успели!

Вивьен звонко смеялась. Её кудри рассы́пались по плечам, и теперь ими играл ветер.

Они взлетели выше хмурых туч, наконец увидели солнце и белое пуховое покрывало облаков.

— Да, но ты был неправ в другом! — крикнула Вивьен и чмокнула мужа в щёку. — Теперь нам надо беспокоиться не только о нас двоих!

Жорес засиял ярче, чем золотистые лучи, прижал жену так, что Камамбер в полотняном коконе сдавленно захрипел.

— Ты выбрала самое лучшее время. Значит, в следующий Разлив ты легко взберёшься на стебель. А я посажу ещё семян монгольфлёра. И сплету на Косе корзину побольше.

Слово «монгольфлёр» образовано от фамилии Монгольфье и французского слова fleur (флёр, цветок). Братья Монгольфье — французы, изобретатели воздушного шара, наполняемого подогретым воздухом. Первый полёт такого аэростата состоялся в 1783 году.