Из цикла «Пьяные сказки»

— Много ли дадут за эту жизнь, Энни? — задаю я сегодня вопрос и пытливо гляжу на жену.

Она садится рядом: тихая, весёлая, милая. Смотрит на меня блестящими карими глазами, улыбается краем губ, расправляет на коленях белую ткань платья.

— Две пачки «Кента», — говорит она торжественным громким шёпотом. — Ещё я слышала, что на рынке за неё отвешивали фунт леденцов сто лет назад.

— Конфеты и папиросы, — морщусь я. — Боже мой, Эн. И то и другое вредит зубам.

Анна слегка пожимает плечами, словно говоря: «Ты, конечно, имеешь право на своё мнение, но меня сюда не впутывай». Она забирается на диван с ногами, поворачивается ко мне боком и облокачивается на подушки.

— Ещё в чеке будет пара хороших песен, пятьдесят три грамма памяти, небо в пригоршне, два ярда чернозёма и немного свинца, — замечает она, протягивая руку и убирая мне волосы со лба.

— Четыре свечки, красное вино, — фыркаю я.

— Белое вино, Генри, — поправляет Эн. — Сухое.

— Полусладкое.

— И ты ещё что-то говорил про конфеты?

Пару секунд мы играем в гляделки, а потом начинаем смеяться. Анна хохочет, приложив ладонь ко лбу, качая головой. Я улыбаюсь, одёргивая плед на коленях. С шелестом падает на пол забытая книга. Эн быстро нагибается, поднимает её, гладит обложку.

— Мы совершенно забыли про книги, — слегка укоризненно говорит она.

— Ты права, Энни, — соглашаюсь я, снимая очки и протирая их стёкла рукавом рубашки. — Они пойдут отдельной строкой в дебет.

— Ой, счетово-о-од, — тянет жена, хлопает меня по рукам и протягивает салфеточку из футляра. — Они пойдут поверх всех строк.

— Что насчёт кино? — подмигиваю я, взглядом отказываясь от салфетки и возвращая очки обратно.

— Там всё не взаправду, — задумчиво говорит Анна. — Хотя, конечно, есть такие фильмы, что «ах». Смотришь, страдаешь, а в итоге всё одно — заканчивается или хорошо, или нет. А ты потом ходишь счастливый, грустный или, всё может быть, — размышляющий. Ну на что это годится? Хотя, давай оставим фильмов пять. Пять-то фильмов надо включить.

— Десять, — спорю я. — За искусство кинематографа.

— Хорошо, пускай будет десять, — великодушничает Эн.

Я жалею, что не сказал: «Сто». С ней никогда не угадаешь. Мы говорим ещё про лошадей, австралийские пустыни, платья и парфюмы, после чего Анна трёт лоб ладонью, зевает, опускает ноги на пол.

— Знаешь, — говорит она, поднимаясь и легко потягиваясь. — Как бы там ни было, сухое вино или полусладкое, белое или красное, мне это совершенно неважно. Главное, чтобы при любом раскладе включили тебя.

Энни подмигивает мне, наклоняется и целует меня в лоб, треплет по волосам. Уходит. Я улыбаюсь, слушая, как звенит на кухне посуда, и добавляю как бы про себя:

— И тебя.

17.12.14