— Том, Том, ты не спишь? Как думаешь, у той женщины, которая заберёт Джека, добрые руки?

— Уил, завязывай об этом. У старой миссис Ди были добрые руки, но в тот день она так за тобой и не пришла. Тебе и мне незачем об этом думать, нас всё равно уже никогда не заберут.

— Я тоже её видел, ту, которая завтра должна прийти за Джеком! — тонкий и задорный голос зазвучал из темноты дальнего угла вытянутой комнаты. — Она мне понравилась, хоть и пахло от неё, как будто она облилась сладким женским шампунем с головы до ног.

По одеялам прокатилась волна одобряющих смешков.

— Когда вырасту, буду покупать своей жене самый лучший шампунь, чтобы весь дом так пах!

— Если ты прямо сейчас не заткнёшься, — пробасил Том, вскинув брови, — то не сдашь завтра экзамен, и плакали твои будущие денюжки на шампунь и жену, будешь работать грузчиком и жить на крыльце супермаркета. Дай поспать!

В коридоре послышались шаги. Все замерли и притворились спящими. Уил успел подумать, что комната сейчас выглядит, как склеп с десятком маленьких египетских фараонов, как на картинке в учебнике.

Медленно открылась дверь, в полоске света появился мягкий силуэт нянечки. Она покрутила головой, как будто хотела взглянуть на каждого, пересчитать и усыпить своим взглядом.

Уил выждал паузу после её ухода и тихонько сказал:

— Каждого могут забрать.

Утро было скомканным и молчаливым, за завтраком ни разу не прозвучало привычное Till the last crumb I am deaf and dumb. Каждый думал о тех, кто придёт за Джеком, было ощущение праздника, а ещё неведения и грусти, совершенно непонятно, как об этом говорить при всех в залитой солнцем столовой, — тоже самое, что с трибуны выступать с докладом, когда знаешь заранее, что плохо подготовился… Надо было побольше обсудить вчера после отбоя.

После завтрака в холле внизу готовили выставку с портретами Джека, их рисовали накануне на уроке. Джек получился разным: у кого-то грустил, у кого-то радовался, на одном даже был в смешной шапке Санта-Клауса, хотя таких шапок в приюте не было, а на дворе вообще было лето, и неизвестно, как это могло прийти в голову сейчас. На многих рисунках правое ухо Джека было перевязано, как и в жизни: подхватил какую-то заразу ещё в начале мая, а теперь всё не удавалось долечить отит. Ухо гноилось, его нужно было два раза в день закапывать и снова закрывать бинтом. Нянечка всегда делала это сама, но по воскресеньям водила Джека к доктору, чтобы убедиться, что бедняжка медленно, но выздоравливает.
 На рисовании рассказывали про художника, который отрезал себе ухо и показали его портрет, и Джек в ту же секунду стал Джеком Гогом,  некоторые рисунки так и подписали.

— Том, как думаешь, захотят забрать ещё кого-то из нас? Ведь Джек будет тосковать по нашему дому и по всем нам, — Уил сказал это и пошатнулся на стремянке, закрепив последний рисунок на верхней линии.

Том подхватил его и шумно выдохнул:

— Ты слишком много мечтаешь. Думать нужно, как ты будешь жить, когда выпустимся, в какой город поедешь, как будешь зарабатывать на жизнь. О нас никто не позаботится, понимаешь? Нужно рассчитывать только на себя. Тебе надо крепко стоять на ногах, иначе свалишься с первой же лесенки за воротами этого дома.

— А как ты будешь зарабатывать? — Уил собирал оставшиеся кнопки в помятую коробочку и посматривал на Тома.

— Я всё продумал! Я уеду к океану. Я никогда его не видел и пока не умею плавать, но у меня есть план. Я накоплю на билет, а на месте пойду работать в какой-нибудь магазин, где хорошо платят: деньги понадобятся мне на жильё и уроки плавания. А потом я стану спасателем, буду сидеть на вышке и внимательно смотреть на пляж, а если кому-то станет плохо,  быстрее моторной лодки доберусь и спасу всех — и взрослых, и малышей.

— Не верю, что у нас больше никогда не будет родителей и дома, а будет только взрослая жизнь, — тихо сказал Уил и подумал, что ему бы не помешал такой друг, имеющий план, но «океан» звучало слишком огромно и страшно.

Дела на сегодня закончились, и дом ощущался огромным вокзалом с толпой провожающих на перроне. Волнение сменилось нетерпением, Джек ждал внизу, с надеждой посматривая на дверной колокольчик, а всех остальных попросили не толпиться в холле, так что два десятка детских глаз выглядывали, едва дотягиваясь до высоких перил винтовой лестницы. Том позвал Уила на верхний ярус и объяснил, как работает вышка спасателей, и что для того, чтобы не бояться высоты, нужно обязательно хотя бы раз в жизни залезть на крышу, но вообще-то лучше совсем ничего не бояться, так точно жизнь пройдёт веселей.

Звонок прорезал напряжённый воздух, и шум голосов сменился полной тишиной. Нянечка сама встречала гостей. Вошли двое: молодая женщина светилась и улыбалась, а запах её сладкого шампуня заставил двигаться все носы на лестнице.

Нужно ли говорить, что безмолвные переглядки слились в едином недоумении: почему рядом с ней такой хилый мужчина с маленькими сухими ладонями и острым подбородком? Ни широких плеч, ни настоящей мужской растительности на лице — ничего, что могло бы объяснить жителям дома, как случается такая любовь.

Женщина гладила Джека по голове, абсолютно точно добрыми руками, а он радостно вилял хвостом и коротко, но часто оглядывался на ребят. Нянечка снова и снова сыпала восклицаниями: «Какое же счастье! Какая удача! Два года с нами, уже член семьи, прибился болезный, на улице не выжил бы, а тут аллергия вдруг у одного из ребят, как же я, куда, и мальчишкам родной совсем, а ещё ухо это, думала, никому не нужен будет!»

Все разделяли собачью радость Джека. Уил повернулся к Тому и шёпотом сказал:

— Знаешь, наверное, и хорошо, если нас не заберут. Я поеду с тобой к океану, только пока не знаю, кем буду работать, а потом мы найдём себе там таких же красивых жён и тоже заведём собак. Такая взрослая жизнь кажется не слишком плохой!

Том улыбнулся, кивнул, хлопнул Уила по плечу, как взрослый, и добавил:

— Но собак, чур, заберём из приюта!

Все рванули вниз прощаться с Джеком.