Он позвонил накануне вечером — вежливый мужчина с приятным, слегка хрипловатым голосом. Представился Алексеем, заинтересовался советским фарфором, который Ирина Валерьевна выставила на «Авито», хотел зайти посмотреть. По такому случаю старушка с утра протёрла влажной тряпочкой все фигурки, заварила чай и даже нарядилась в парадное театральное платье в горошек — гости в её возрасте были редкостью, телевизор не работал, и Ирина Валерьевна откровенно скучала.

Алексей пришёл ровно в полдень, как договаривались, минута в минуту. Горбинка на переносице, намекавшая на старый перелом, делала его совершенно не похожим на коллекционера фарфора, впрочем, Ирину Валерьевну это обстоятельство ничуть не смутило, скорее порадовало: настоящие коллекционеры всегда казались ей людьми ужасно скучными. Весело щебеча, она проводила гостя в комнату и с гордостью продемонстрировала видавший виды сервант, на полках которого среди пожелтевших тарелок и хрустальных фужеров красовались её сокровища.

— Я не помню точно, что вам по фото понравилось, белочка Городницкого, кажется, так? Вот она, на второй полке справа, с орехами, смотрите. А вообще анималистикой интересуетесь, да? У меня ещё редкий медведь есть, чернильница Конаково, но он подороже, конечно, будет. Хотите покажу?

Алексей покачал головой, без особого энтузиазма рассматривая глуповатые мордочки фарфоровых зверюшек. Перевёл взгляд на хозяйку, натянуто улыбнулся:

— Да я смотрю у вас тут целая коллекция. Не жалко продавать?

— Да ну, — отмахнулась Ирина Валерьевна, — разве это коллекция? Так, мелочёвка, надарили в своё время. К чему мне фигурки эти? Пыль только без конца вытирать. Чаю хотите?

— Не откажусь, — Алексей проводил взглядом старушку, засеменившую к столу. — Ирина Валерьевна, а вы не боитесь кого попало в квартиру впускать? Вас ведь так и ограбить могут.

— Ой, да что вы такое говорите, молодой человек, — хозяйка рассмеялась, протягивая ему чашку с облупившимся рисунком полевых цветов: — Сами посмотрите, что тут брать? Фарфор, что ли? Ну смешно же. А больше у меня нет ничего. Телевизор и тот сломался. Или телефон? Так он, как сейчас говорят, допотопный, звонит — и на том спасибо.

— А интернетом-то вы как пользуетесь? На «Авито» фотографии ещё ведь выложить нужно, — поинтересовался гость.

— Так это Нинуля, девчонка соседская. Я пообещала, если кто что купит у меня, половину ей отдам, вот и старается. Пейте чай-то, с мятой, от бессонницы.

Алексей сделал пару глотков, пристально разглядывая старушку — аккуратное платье, невзрачная потемневшая брошь в форме птицы с глазами из тусклого янтаря, да и сама как птичка — маленькая, сухонькая, ни дать ни взять божий одуванчик.

— Брошка у вас красивая, Ирина Валерьевна. Золотая?

— Да не, латунь, фамильная. От бабушки досталась, а той от прабабки, вроде как из приданого. Ещё рюмки латунные были, да после войны сгинули куда-то.

— Интересно...— протянул Алексей и сделал ещё глоток чаю. — Может, вы её тоже продадите? Люблю такие вещицы с историей.

Ирина Валерьевна посерьёзнела, с нежностью провела морщинистой рукой по брошке:

— Нет, молодой человек, вот что-что, а эту не продам, бабушка её даже в гроб с собой забрать велела.

Алексей разочарованно вздохнул, поставил чашку на стол:

— Ну какой гроб, живите сто лет. Только зачем вам этот антиквариат? Давайте начистоту: мой заказчик готов выкупить вашу птицу за любые деньги. В разумных пределах, конечно, но на новый телевизор точно хватит. И в санаторий можно поехать, подлечиться. На море. Или, может, вы ещё о чём-то мечтаете? Только скажите.

— Да что в ней такого особенного? — удивилась Ирина Валерьевна. — Обычная дешёвая бижутерия. Но мне дорога. Память, знаете ли. Да и к чему мне, старухе, деньги? Я же одна, ни детей, ни внуков. Даже фарфор-то продаю для развлечения больше.

— Ирина Валерьевна, — Алексей начал закипать, — послушайте, я без вашей брошки не уйду. И никакая это не бижутерия, если вдруг вы не в курсе. Утерянная Хеттская птица, феникс, хранящий секрет возрождения и вечной молодости. Чистое золото...

— Вечной молодости? — старушка перебила гостя и расхохоталась. — Это розыгрыш такой, да? Что-то на мне плоховато сработало, почистить, может, надо?

— Ну... — Алексей замялся. — Легенда же, что вы к словам цепляетесь. Поймите, пятнадцатый век до нашей эры — за этой брошью охотятся коллекционеры всего мира, вы просто не имеете права скрывать в своей хрущёвке такое сокровище. Вы вообще хоть понимаете, какая на вас ответственность? А риск какой? Если мой клиент вышел на вашу птичку, то и других ждать недолго. Думаете, все будут такими щедрыми? Хотите проблем на старости лет?

— Нет, — Ирина Валерьевна упрямо замотала головой, — говорите, что угодно, но не продам. Она мне дороже золота, всю жизнь ведь со мной...

— Я, честно, не собирался вам угрожать, Ирина Валерьевна, но, похоже, вы не оставляете мне выбора. Я всё равно её заберу, хотите вы этого или нет, — Алексей встал, стиснул зубы и двинулся на собеседницу.

— Да что это, как... Вы же не будете, нет ведь, правда, вы же не можете, нельзя так, бабушка говорила... — с расширенными от ужаса глазами Ирина Валерьевна вжалась в стену, прикрывая птицу обеими руками. Под рёбрами полыхнуло, старушка ойкнула, сползла вниз, прохрипела:

— Пожалуйста, скорую... таблетки, на столе, там, рядом с чайником...

Поколебавшись секунду, Алексей молча подошёл и, не обращая внимания на искажённое болью лицо хозяйки, аккуратно отцепил брошку. Повертел в пальцах, хмыкнул («Надо же, вроде дорогая, а на вид — китайский ширпотреб!»), зажал птицу в кулаке, развернулся и быстро вышел из квартиры.

Игла застёжки оцарапала кожу, и Алексей недовольно поморщился. Бабулю ему, конечно, было жаль, но он-то ведь только хотел припугнуть, она сама того, что тут сделаешь... Да и не успела бы скорая всё равно, когда она успевала-то? Алексей вдруг часто заморгал и схватился свободной рукой за перила: мир закачался, отдаляясь и приближаясь, подёрнулся рябью, как озёрная гладь на ветру. В голове зашумело, перед глазами заплясали пёстрые пятна. Чай? Мятный? Да ну... Алексей хотел закричать, но не смог; звуки исчезли, плотная тяжёлая тишина сдавила со всех сторон; он посмотрел на свои руки — кожа стремительно морщинилась, провисая как мятая сырая ткань, пальцы скрючило; позвоночник с хрустом согнуло в дугу. Он постарался сделать глубокий вдох, беззвучно закашлялся и упал на ступеньки. Жгучая боль затопила тело. Из последних сил пытаясь удержаться в сознании, Алексей увидел, как дверь в квартиру Ирины Валерьевны приоткрылась; и, закрыв глаза, покатился вниз.

* * *

Худенькая молодая женщина в старомодном, явно великоватом ей платье в горошек легко сбежала по ступенькам, присела рядом с лежащим в неестественной позе стариком и с усилием разжала его сведённые судорогой пальцы. Вздохнула, забрала брошку, пробормотала: «Последняя хозяйка... Не поверил... Зря».

Золото слепило, жгло ладонь, янтарные глаза хеттского феникса гневно пылали, острые когти норовили впиться в кожу. Ирина бережно прицепила птицу на грудь, погладила крылья, огляделась растерянно:

— Идём домой, чай стынет...