Земля была совсем чужой. С тех пор, как это случилось, всеобщий дом, такой родной и привычный, перестал быть домом. Планета ополчилась на человека, восстала в попытке сбросить с себя заразу, как кошка сбрасывает блох, вычёсываясь. Но некоторых особенно цепких паразитов уничтожить так и не удалось. Для уцелевших Земля превратилась в гостиницу, временное пристанище, в котором ночуют, но не живут. Некогда знакомая природа показала ту сторону, о которой люди даже не подозревали.

Порождения чужой Земли — диковинные хищные птицы, саблезубые звери, будто с картинок детских учебников, растения-гиганты — стали новыми хозяевами однажды очеловеченной планеты. Они охотились в ночи на тех, кто собирался в группы — когда людей много, ужин выходит сытнее, — и друг на друга, если человеческие создания вовремя прятались.

* * *

Когда Калеб вышел на поляну, он долго не мог поверить своим глазам. Калеб хорошо помнил времена, когда всё началось, но ещё лучше времена, когда всё было по-старому. Приветливая Земля, радушная природа, люди, объединённые в социум — живой единый организм. В те счастливые дни у Калеба было всё: дружба, любовь, семья. И дом. Собственный, приветливый, светлый, уютный дом, куда он возвращался с дороги, где его встречали.

За время долгих одиноких скитаний, поисков еды, воды и ночлега, бегства от опасных хищников, бесконечной игры в прятки Калеб почти позабыл лица тех, кто его любил. Но он прекрасно помнил, каким был дом. Не доски и брёвна, не газон на заднем дворе и уж точно не цвет ограды, но ощущения. Тепло, спокойствие, безопасность.

Калеб мечтал о доме, где мог бы уснуть и проспать всю ночь, не подскакивая от каждого шороха. Пещеры, норы в земле, достаточно высокие и не пытающиеся тебя сожрать деревья для этих целей совсем не годились, хоть и дарили мнимое мимолётное чувство безопасности. Поэтому Калеб не поверил своим глазам, увидев на затерянной в лесу поляне хибару, в окнах которой дружелюбно сиял свет.

Хибара была наполовину разрушенной, покосившейся и серой. Подгнившие доски едва держали дверь, остатки стёкол в рамах и дырявую крышу. Рядом валялся каркас перевёрнутой рыбацкой лодки — Калеб вспомнил, что раньше в этих краях простирался озёрный штат. Хибару окружали лужи, полные серо-зелёной грязи, больше похожей на болотную топь, чем на дождевую воду. Под окнами, укрытое брезентом, громоздилось то, что некогда считалось у людей бытовой техникой. Калеб узнал телевизор и микроволновую печь — такие были и в его собственном доме. Но больше всего Калеба поразило то, что в глубине хибары горел свет, а снаружи висели, весело подмигивая, жёлтые гирлянды. Идеалистическую картину довершала табличка с надписью: «Дом, милый дом», воткнутая у порога.

Калеб подошёл к распахнутой настежь двери и с опаской постучал, предположив, что внутри наверняка есть люди. Ответом была тишина. Тогда Калеб переступил порог, и сердце его на секунду замерло.

Хибара была пуста и не похожа на хоть сколько-нибудь обжитую. Да, свет действительно горел, но если люди и были здесь, то уже ушли, не рискуя долго задерживаться на одном месте. По полу тут и там были разбросаны вещи. Калеб прошёлся по комнатам, поднимая и разглядывая тряпьё. Кое-что он тут же заталкивал в свой рюкзак. Наверняка где-то в подвале был генератор, благодаря которому хибара убаюкивающе гудела и сияла.

Когда в спальне Калеб обнаружил почти целую кровать, на него навалилась тяжёлая усталость. «Что ж, — подумал он, — если здесь можно остаться хотя бы на одну ночь, то это невероятный подарок, которым грех не воспользоваться».

Калеб прикрыл дверь, сбросил ботинки и устроился на лежбище. Он быстро перекусил каштанами, которые нашёл сегодня в лесу, и, едва его голова коснулась чуть отсыревшей подушки, уснул. Уснул, как и мечтал: быстро, глубоко, безмятежно, сжимая пальцами железную перекладину спинки. Хищные звери боялись света и огня, они не стали бы забираться в дом, а значит, до утра Калебу ничто не грозило.

Дом радостно заскрипел. Дырявая крыша едва слышно крякнула. Серые доски принялись хлюпать, пропуская в щели ветер. Пол задрожал и пошёл мелкой рябью, словно кто-то или что-то поднималось из самой земли. Голубовато-серые лианы сцепились в прочные узлы снаружи, оплетая рамы, заслоняя свет. Там, где не было стёкол, показались шершавые коричневые щупальца, будто принадлежащие самой ночи. Гирлянда на улице хищно мигнула и погасла. Лампочка в прихожей потухла со звонким щелчком. Хибара ощетинилась и оскалилась вся разом: от фундамента до ржавого обломка печной трубы. Дверь спальни опасно лязгнула щеколдой, ожившее полотно брезента пробралось в комнату через окно и заглушило крик очередной раздавленной «блохи».

Так же сильно, как Калеб мечтал о доме, прожорливый дом мечтал о сочном и свежем Калебе.