Я всегда была интровертом, а в последнее время стала и мизантропом, поэтому в новом доме, где я обустроилась в однокомнатной квартирке на седьмом этаже, обхожу соседей стороной.

В тесном лифте опускаю взгляд под ноги и разглядываю чужую обувь. Пыльные туфли со сбитыми носками, огромные, размера сорок пятого, ноге тесно, по бокам разъезжаются — вероятно, тучный мужчина едет с дачи на электричке или пароме с левого берега до речного вокзала, а затем на автобусе до дома, одним словом, автомобиля у него нет. Кроссовки на широкой подошве, шнурки вот-вот развяжутся, угрожая сбитыми коленками, голые щиколотки — подросток, то ли мальчик, то ли девочка. А вот разведённая женщина и наверняка «в поиске» — лаковые шпильки на высоченном каблуке: у молодёжи сейчас не модно, а в свои сорок я бы уже не отважилась надеть каблук, лишь изредка беру с собой, чтобы «красиво постоять» на официальных мероприятиях.

И ещё запах. Еду с соседями плечо к плечу, смотрю в пол и принюхиваюсь. Еле уловимый «унисекс» — ухоженный молодой человек, любитель зеркал, или хрупкая девушка с френч-маникюром и нюдовым макияжем. Мазут, железо, бензин — у отца семейства полетел карбюратор, и теперь вечера он проводит в гараже. Пережаренное растительное масло — домохозяйка выбрасывала мусор или бегала за хлебом. По выходным — запахи натруженных тел, которые возвращаются с дач. По понедельникам — вчерашнего веселья.

Я полюбила ездить в лифте и фантазировать о своих соседях. Но одного я никак не могла разгадать. Иногда по вечерам со мной ездила одна пара мужских туфель небольшого размера. Если туфли ехали вверх, то были отполированы обувным кремом, чистенькие и блестящие, и как-то слишком нервозно суетились, переступали с ноги на ногу, отбивали ритм — как будто человек взволнован или торопится. Если они ехали вниз, то были все в пыли, умиротворённые и неподвижные.

Эти туфли приносили в лифт такой же чистый и неопределённый запах — ни пота, ни парфюма, ни перегара; я никак не могла разгадать, что за человек едет рядом. Только запах пыли ударял в нос, когда туфли ехали вниз, грязные и спокойные. Было очень любопытно, но я сдерживалась, взгляд не поднимала, как ни хотелось. Самое интересное — другие соседи часто бросали ему вслед: «Чудак!» А я прикусывала губы, еле сдерживая себя от расспросов.

Приходила домой, садилась за ноутбук и придумывала истории про странного соседа. То он был инженером, который конструировал лестницу до луны, то учёным, который придумал машину для спасения китов, то астрономом, который открыл планету, пригодную для жизни, к тому же лишённую рака и других неизлечимых болезней, то писателем-фантастом, который написал книгу про мир без войны. Только при чём здесь туфли?

Я прожила в новом доме уже больше года, а эти туфли по вечерам в лифте неизменно то суетились, чистые, то успокаивались, испачканные. Однажды я не сдержалась. Лифт вёз нас двоих вверх, я как обычно не поднимала взгляда, чистенькие туфли как обычно двигались и танцевали. Но в этот раз я не вышла на своей площадке, а поехала с ними дальше. Лифт приехал на последний этаж, открылся, я пропустила вперёд музыкальные туфли и вышла вслед за ними. Подняла глаза — передо мной шла сутулая спина в тёмной куртке. Спина не подошла ни к одной двери, а повернула к лестнице на чердак и стала по ней подниматься.

— Простите, пожалуйста, а можно вас спросить?

Человек замер и удивлённо обернулся на голос — он только сейчас заметил меня. Сухонький, бодренький старичок с лохматой седой шевелюрой смотрел немного безумным взглядом, будто вынырнул из глубины мыслей и не понимал, где он и что с ним происходит.

— Да?

— Скажите, пожалуйста, зачем вы лезете на чердак?

— А... Так я это... Ну, лезу... А вы из ЖЭКа? Или как там... ТСЖ? — Его туфли заплясали по ступенькам туда-сюда, будто он не мог решить — бежать от подозрительной собеседницы или сдаться.

— Нет, нет, я просто соседка... Недавняя... Чистейшее любопытство... Я как переехала сюда, всё за вами наблюдаю. То есть не за вами, а за вашими туфлями.

— А что с ними не так?

— Нет, нет, с ними всё в порядке... Просто я заметила, что по вечерам вы будто сам не свой, когда поднимаетесь в лифте. Неужели вы живёте на чердаке?

Старичок наконец остановился, почесал голову, подумал и сказал:

— Если так любопытно, полезли со мной.

Он помог мне забраться на грязный чердак. В темноте я чувствовала пыль на ладонях. Наверное, джинсы на коленках в грязи, да и вся одежда тоже. Но это было такой мелочью по сравнению с тем, что я увидела, когда привыкла к темноте. Сначала в нос ударил резкий запах помёта. Затем на меня обрушились звуки — говорливый гул, шорох, хлопанье, гам. Ну а приглядевшись, я увидела их — белых, с пушистыми хвостами, чубатых голубей. Чёрные пуговки глаз, лохматые хохолки, взмахи крыльев, поднимающие пыль. Они слетелись к начищенным танцевальным ботинкам, гурчали, курлыкали и пачкали их, а те танцевали в ответ в бешеном ритме. Старичок бросал им зёрна, кормил, называя каждого по имени. Потом насыпал мне в ладонь семян, и тут же на звук слетелись белые красавцы и стали поклёвывать и щекотать меня.

А после мы уселись на старые картонки у круглого чердачного окошка, в которое заглядывала луна. Гомон поутих, грязные, все в пыли, ботинки успокоились.

— Лет пять назад мы с Людмилочкой их завели, я голубятню построил во дворе нашего дома, каждому имя дали. И вот уж три года они здесь. Три года как умерла моя Людочка. Жена моя. Сразу всё стало серым, пресным, порой и вставать с постели не хотелось. До голубятни только и мог доковылять. Дети решили, что в своём доме один я совсем зачахну, да и по хозяйству тяжело старику. Продали дом и купили мне здесь квартиру на первом этаже. Я-то переехал, устроился, а их куда? Соседи поначалу ругались, судами грозились, потом смирились, но я всё равно чужих сюда не пускаю, мало ли, злых людей много. В дикой природе-то им дай Бог лет семь от силы прожить, а когда о них человек заботится, бывает, и тридцать пять лет протянут.

Я слушала шёпот этой невыдуманной истории, а Ласки, Ангелы и Метеоры дремали на макушке, плечах и коленках старика.