В прошлом году Михаил Борисович Шестичастный обнаружил чёрную дыру. Технически это, конечно, была не чёрная дыра. Скорее, кротовая нора или червоточина в пространстве. Она находилась на втором этаже его дачного дома в мансардном чердаке, там, где жили ящики со старыми вещами, приехавшими из города, и зимовал садовый триммер.

Михаил Борисович был филологом на пенсии, ничего в кротовых норах не смыслил, поэтому сразу разобраться у него не получилось. Супруга на мансарду давно не поднималась (колени), помочь в идентификации не могла. Сперва решила, что муж шутит, потом, что напутал. В конце концов, чем бы он там ни занимался, всё хорошо, что при деле.

Первое время опасения были. Если это чёрная дыра, не засосёт ли она в конечном итоге весь дом? А потом и участок — что не останется незамеченным соседями. Не хотелось бы. Расширялась она медленно, это стало понятно после первой же недели наблюдений. Даже филолог знал, что чёрным дырам положено расширяться, а это никогда не приводит к добру. Всё, что расширяется само по себе, не сулит ничего хорошего: ни возрастные опухоли разные, ни лишайники на садовых деревьях, ни новое СНТ на другом конце поля, участки в котором продавали быстро и непонятно кому. Они первые и подняли бы пустой гам по поводу пропадающих по соседству домов в жерле чёрной дыры.

Но это всё оказалось домыслами. Сильного притяжения рядом с дырой не наблюдалось, пока не подойдёшь вплотную. Михаил Борисович провёл ряд экспериментов, показавших, что по ту сторону явно было место, куда можно было войти и вернуться. Нет, сам он, конечно, туда не полез. Он сперва пошурудил там палкой, а затем привязал верёвку к специально купленной курице и пустил её туда гулять. Курица вернулась обратно, стоило потянуть за верёвку, вполне здоровая, целая, но как будто немного всклокоченная, вся в пыли. Курицу назвали Гагарин, она осталась жить на участке до осени, а потом нашла конец в супе. Ну не в город же её везти зимовать, в самом деле.

Всю зиму Михаил Борисович нервничал. Даже порывался поехать на дачу проверить дыру, но его никто не пустил. К февралю стало казаться, что ему это всё примерещилось и нет никакой чёрной дыры. Однако в мае, открывая новый дачный сезон, Михаил Борисович с облегчением обнаружил, что иссиня-чёрный проход размером с хорошее кресло и немного вибрирующими краями на месте. От одной стены мансарды туда протянулась большая паутина, загибаясь за кромку серебряным узором. Паук явно не испытывал проблем с путешествиями и нашёл за что зацепиться на той стороне.

Не дыра — понял Михаил Борисович — кротовая нора. Зимой он почитал про квантовую физику.

Всю жизнь он прекрасно чувствовал себя в университете — сначала на рядовой, а потом и на административных позициях. На пенсии он тоже всему был в целом рад: у очень взрослых детей своя жизнь, у взрослых внуков своя, у них с супругой библиотека дома, иногда можно выбираться в театр, осмотры врачей по графику зимой, а летом — ну, конечно, дача. Здесь каждый день много работы. Он выбирал, что будет сажать: чеснок, кабачки, тыкву. Картошку последние годы избегал, уже тяжеловато. Сливы давали плоды каждый год, яблоки с переменным успехом — несмотря на то, что соседи разводили пчёл, опыление всё равно было делом случая и сезона. Раз в несколько дней Михаил Борисович наполнял бочки свежей водой и смотрел, как на водопой к нему прилетают маленькие птички. Дальше они садились на кусты ирги у забора, ели ягоды и раскачивались на ветках. На выходных на участки приезжали работающие молодые. Для Михаила Борисовича это были молодые, но в наше время на дачу начинаешь ездить, когда уже перестал себя таким чувствовать. То тут, то там работали газонокосилки, начинал стелиться запах шашлыков. С понедельника он заканчивался. Пенсионеры, живущие на даче весь сезон, в шашлыках не заинтересованы, это тяжёлая и переоценённая еда для тех, кто тоскует по природе в душном офисе. По крайней мере, именно так себе представлял современную офисную работу Михаил Борисович, облагораживая малинник или растапливая дачную печку вечерами тех дней, когда дом не успевал прогреться от солнца.

И тут, значит, кротовая нора.

Михаил Борисович придумал запускать куниц. У соседей с недавних пор завелись куницы, они шастали по чердакам, гадили, дербанили ящики с вещами. Их пытались извести, но они возвращались, пока наконец соседи не решили, что связываться с дальнейшим уничтожением — себе дороже. Михаила Борисовича под предлогом испытаний нового капкана пустили с удовольствием, благодарили, дарили мёд.

Клетка с куницами ставилась вплотную к кротовой норе. На лапах у них были ленты разных цветов, завязанные под снотворным. Михаил Борисович открывал дверцу сверху, поддевая её палкой на вытянутой руке. Куница понимала, что выход у неё фактически только один: на благо экспериментальной науки — и делала шаг в неизвестность. Михаил Борисович заполнял таблицу: дата, время, цвет ленты, примерный вес куницы и, на всякий случай, погодные условия. И начинал мониторить прессу. Он верил в средства массовой информации и в то, что случайное появление куниц с разноцветными лентами вполне имело шансы быть замеченным.

Во всей вероятной вселенной нора Михаила Борисовича могла соединить любые две части материи. Но по той же причине, по которой она появилась именно в данном СНТ, выход из неё оказался в подсобном помещении бассейна «Бригантина» подмосковных Мытищ. Сторож Степан Андреевич Ткач, бывший работник лёгкой промышленности, а ныне дважды пенсионер, работал в «Бригантине» сутки через трое и пропустил появление первых куниц. Зато нашёл следы их жизнедеятельности и затеял расследование. Куницы в бетонном цоколе посреди города, взявшиеся откуда ни возьмись, явно что-то да значили. Раскопав завалы ящиков за старым утеплителем, сторож обнаружил в полу дыру. Неловко оступившись и потащив за собой какую-то ветошь, Степан Андреевич рухнул в дыру, не успев как следует испугаться.

В этот самый момент (а на самом деле двадцатью минутами ранее, так как нора искажала время) на юге Подмосковья Михаил Борисович готовил к отправке очередную куницу. Из норы с гулким «ух» вывалился большой моток пыльных тряпок, приземлился на какой-то неудачный бок и, чертыхаясь, вскочил на ноги. Повисла пауза. Михаил Борисович ждал чего угодно, но только не бывшего работника лёгкой промышленности в куртке сторожа с корабликом. Оба быстро поняли, что всё могло быть куда хуже. Степан Андреевич выпрямился, отряхнулся, вспомнил манеры и протянул руку:

— Степан Андреевич Ткач.

— Честь имею, Михаил Борисович Шестичастный.

— Стало быть, я не в «Бригантине»?

— Нет, вы на суше. СНТ «Тюльпан», Ступинский район, деревня Сьяново… дача.

— Так, положим.

— Сегодня пятое июля две тысячи двадцать третьего года от Рождества Христова.

— Всё сходится. И куницы вот, вижу.

— Чаю? Есть мёд.

Так и повелось: Степан Андреевич навещал Михаила Борисовича раз в четыре дня, если позволяло дежурство. И стабильно возвращался на пост, сэкономив при этом минут двадцать. Один раз даже приехал на электричке, чтобы успокоить на свой счёт соседей. Они пили чай, обсуждали последние научные открытия. Через кротовую нору передавались угощения и медикаменты, если на даче что-то заканчивалось. Куниц пришлось переловить заново, было решено их выпустить в новый СНТ.

* * *

В Испытательном центре Всероссийского научно-исследовательского института радиоэлектроники по адресу: город Мытищи, улица Колпакова, 2а, литера Б1 аспирант Дмитрий Дегтярёв завершил замеры, немного растерянно снял халат и пошёл на улицу покурить. На проходной его догнал коллега:

— Мить, ну что? Сошлось?

— И да, и нет. Только не кричи так.

— Да я никому. Стабилен?

— Показания постоянные, искривление минимальное.

— Значит — победа?!

— Я не могу его найти.

— Как так?

— Он точно зафиксирован, я сам координаты задавал. Более того, я фиксирую регулярное движение через него предметов разной массы и примерно одинаковой плотности. Но обнаружить, куда именно ведёт искривление, на практике не получается. Чертовщина какая-то.

— Ну и ладно, ты же можешь теперь показывать!

— Не могу, меня ссаными тряпками погонят. Я стратегическое оружие использовал, а найти его не в состоянии.

— Ты второй год бьёшься, скоро аспирантура окончится, что показывать будешь?

— Теорию, наверное. Мало ли экспериментов не вышли за рамки гипотез?

— И что, бросишь всё?

— Не знаю, устал думать, сил нет, отдохнуть надо. В выходные жена на дачу к тестю зовёт, говорит, он давно на мёд приглашает. Они то ли кур завели, то ли что. А я в бассейн хотел ещё успеть сходить. Не знаю пока как совместить. Расстояния и пробки достали.

— Вот домучил бы свой нуль-переход и пустил бы в мирное русло.

— Сдаться готов, столько сил и всё впустую, очередной тупик.