Люблю гулять по городским улицам. Особенно по незнакомым. Мне нравится угадывать характер города, вглядываясь в дома и аллеи, представлять людей, которые наполняют город своей энергией. «Этот воздух так гулок, так заманчив обман. Уводи, переулок, в дымно-сизый туман...»

На днях любопытство завело меня в абсолютно незнакомый район. Я изрядно утомилась, пройдя много тысяч шагов, и свернула в уютный сквер. С удовольствием устроилась на одной из свободных скамеек. Наслаждаться отдыхом в одиночестве мне пришлось недолго. На другой конец скамейки присел невысокий седовласый мужчина. Он поправил тёмно-коричневую кепку и обратился ко мне:

— Могу предположить, милая барышня, что вы забрели сюда неслучайно. Вас много дней мучает сложный вопрос, и на душе тревожно и смутно.

Я растерянно захлопала глазами. Он застал меня врасплох. Понять, что я мучительно и тщетно размышляю над некоей ситуацией, несложно — всё на лице написано. Я ж не знала, что стала объектом наблюдения. Обсуждать свои проблемы с незнакомцем не хотелось. И уйти не было сил. Мужчина в тёмно-коричневой кепке неуловимо напоминал отца, по которому я до сих пор скучала.

— Я живу вон в том доме с разноцветными балкончиками, — продолжил разговорчивый собеседник. — Мне посчастливилось соседствовать с нашим местным блаженным, дядей Федей. Дядя Федя любил на этой скамейке отдыхать. Потому, видимо, она и стала особенной.

И незнакомец начал повествование.

— Говорят, Федя в молодые годы подавал большие надежды, докторскую по философии защитил. А потом всё бросил и дворником устроился. Почему? Никто точно не знает. Одни говорят, любовь несчастная стала виной крутых перемен, другие службу в армии виноватят, третьи считают, что просто болезнь проснулась. Сам ничего сказать не могу на этот счёт, мал был, когда Федина судьба с ног на голову перевернулась. Я его знал только таким, особенным. Дурачком его считали недалёкие люди. Верующие блаженным называли. Скуп он был на слова. Но если что говорил — в самую точку. Будто в душу смотрел прямиком. Незлобивый был. Напакостит кто во дворе, а он только улыбнётся по-нездешнему и пакость исправит: починит качели, подправит клумбы, уберёт мусор. Голубей да воробьёв подкармливал. Детей конфетами угощал. Верь не верь, вот смотришь на него: щуплый, низенький, малахольный совсем, а хулиганы при нём тушевались. Заглянет в глаза кротко и будто перевернёт всё нутро: совесть, даже если человек забыл про неё, встрепенётся и покоя не даст отныне. Район наш всегда неспокойным слыл, криминальным. Доброму человеку разбой да обиды всякие грозили. Как только ночь спустится — не ходи за порог. А во дворах, где дядя Федя хозяйничал, всегда тихо-мирно. Чудеса! Сторонились этих дворов лихие люди. Сколько помню себя, дядя Федя внешне не менялся. Мне десять, а ему пятьдесят. Мне двадцать, а ему пятьдесят. Мне пятьдесят стукнуло, а он всё такой же. Долгую жизнь прожил. Ушёл легко, на глазах у соседки моей. Подмёл утром двор, прибрал инструмент в подсобку, сел на лавочку возле подъезда. «Прощай, — говорит, — Виолетта Ивановна, пришёл мой час». И упал замертво. Хоронили всем районом. Лет двадцать с тех пор прошло, а он будто продолжает оберегать наши дворы. И скамья эта вот чудодейственной стала. Думается здесь хорошо. И на сердце светлеет. Желания, здесь загаданные, точь-в-точь исполняются. Не веришь? А ты проверь!

Незнакомец раскланялся и неторопливо пошёл по аллее в сторону своего дома с разноцветными балкончиками.

Солнце клонилось к горизонту, воздух золотился в закатных лучах. Я прислушалась к себе и с удивлением поняла, что буря в моей душе стала тише.

И загадала желание.