Мне года четыре было, когда мама получила ордер на комнату в коммунальной квартире.

Я уже знал, что «коммунальная» — это когда не родные друг другу люди живут вместе; у каждого есть своя комната, а коридор, кухня и туалет общие.

Наша квартира начиналась с длинного-предлинного коридора, по которому я любил кататься на трёхколёсном велосипеде.

Чтобы включить тусклую лампочку под высоким потолком, мне приходилось сначала залезать на маленькую скамейку, с неё на табурет, что стоял возле входной двери.

В первой по коридору комнате никто не жил, и она стояла закрытой. Вторую занимали мы с мамой, третью — глухая баба Луша. На окне в её комнате стояли горшки с цветущей геранью, на стене висели деревянные картины. Мама называла их иконами. В углу под потолком горела свеча в стеклянной лампаде. Баба Луша всё время что-то шептала себе под нос, кланялась и крестилась.

Дальше, напротив кухни, жил дед Семён. На стенах его комнаты висели фотографии сына-полярника. Себя дед Семён называл старым Морским Волком. Он курил трубку, носил тельняшку, шаркал обеими ногами по полу и опирался на костыль. Дед был старый, добрый и нисколько не походил на волка.

Мебели в нашей комнате было мало: стол, два стула, шкаф, маленький телевизор с круглой выпуклой линзой и раскладной диван. Мы спали на нём вместе — я у стенки, а мама с краю.

Каждый вечер мама обнимала меня, тихонько похлопывала ладонью по спине и баюкала:

— Баю-баюшки-баю,
Не ложися на краю.
Придёт серенький волчок
И ухватит за бочок.

Когда я засыпал, мама включала настольную лампу, сверху накрывала её платком и читала учебники. Днём мама работала, а ночью готовилась поступать в институт.

Я понимал, как ей трудно, и не капризничал.

В то страшное воскресенье, когда в нашей квартире появился волк, все были дома: баба Луша кланялась иконам, дед Семён жарил на кухне картошку, мама гладила в комнате бельё, а я катался на велике по тёмному коридору.

Вдруг я услышал, как в дверном замке повернулся ключ. Дверь приоткрылась — цепочка не пустила её дальше — и в просвете появилась серая, мохнатая звериная лапа. У неё были чёрные когти. Они схватили металлическую цепь, потянули чуть вверх, в сторону и цепочка упала.

Я слез с велосипеда, хотел убежать, но ноги почему-то остались на месте.

Дверь распахнулась. Страшный, взъерошенный зверь заслонил дверной проём. Из его пасти, из-под торчащей в стороны шерсти шёл пар. В открытую дверь повеяло холодом. Чудовище растопырило лапы, зарычало и стало приближаться.

— А-а-а-а-а! — крик сам вырвался у меня изо рта. Я сделал шаг назад, споткнулся о велосипед и упал на спину. Перебирая ногами и руками, я отполз к стене, перевернулся на бок, поджал под себя ноги и закрыл глаза ладошками.

На крик из комнаты выскочила мама, а из кухни приковылял дед Семён со сковородкой в руках.

— Ха-ха-ха! — зловещим голосом засмеялось чудовище и щёлкнуло выключателем. В длинной шубе, мохнатой шапке с волчьим хвостом и меховых унтах в дверях стоял сын деда Семёна.

— Уф-ф, парилка, — произнёс полярник и снял шубу.

— Э-э, да ты, я смотрю, не мужик, а девчонка сопливая! Ишь, нюни распустил! — засмеялся он и кинул в меня шапку.

— А вы — неумный человек! — сказала мама, взяла меня на руки и унесла в комнату.

— Зачем мальца испугал, паршивец? Я ведь не посмотрю, что вымахал. Вмиг выпорю! — проворчал дед Семён, поставил сковородку на пол и обнял сына.

На следующий день полярник купил себе модную куртку, шляпу с полями и уехал на курорт. А волк остался в коридоре.

В садике, куда мама отводила меня каждое утро, объявили карантин по ветрянке, и две недели я сидел дома один.

Мама готовила завтрак и уходила на работу. В обед прибегала проведать и снова пропадала до вечера.

После того, как в коридоре поселился волк, я перестал выходить из комнаты и кататься на велике, а на кухню и в туалет ходил только в сопровождении мамы.

Мама считала меня смелым, поэтому о волке я ей ничего не сказал.

Однажды в обеденный перерыв мама прилегла на минутку на диван и заснула.

До вечера я листал книжки, складывал деревянные кубики с картинками, играл в оловянных солдатиков и радовался, что она рядом.

Наступил вечер, потом ночь, а мама не просыпалась.

— Пить... Воды...— слабым голосом попросила мама. Её щёки раскраснелись, я дотронулся до них рукой — они были горячими.

Я посмотрел на стол — кувшин для воды был пуст. Нужно идти на кухню.

Я открыл дверь, лунный свет из окна осветил часть коридора. Тени от веток берёз, что росли на улице, змеями ползли по стене.

Я взял в руки хоккейную клюшку и погрозил им, потом на цыпочках вышел в коридор и посмотрел в сторону вешалки — волк затаился в углу и готовился к нападению. Чтоб отпугнуть зверя, я со всех сил стукнул клюшкой по корыту, в котором мама купала меня. Оно висело на стене у нашей двери. Корыто загудело, отвлекло волка, и я успел проскочить мимо него на кухню.

Я налил в стакан воду из чайника и приготовился идти назад. Чтобы зверь не успел схватить меня, я крепко зажмурился и побежал в комнату, размахивая перед собой клюшкой. Вода в стакане подпрыгивала, выплёскивалась на пол и до мамы я донёс только половину. Она приподняла голову, выпила воду — её зубы стучали о стекло — и опять заснула.

Вскоре жар у мамы прошёл, но теперь она никак не могла согреться. Я укрыл её своим одеялом, потом достал из шкафа шерстяную кофту и положил сверху, но ей всё равно было холодно. И тут я понял, что нужно делать.

Я не стал включать свет в коридоре. Зверь спал, но в любой момент мог проснуться и прыгнуть. Я подтащил табурет к вешалке деда Семёна, протянул руку и дотронулся до волчьей шерсти — она была жёсткой и длинной. Мои пальцы утонули.

Я провёл по волчьей спине ладошкой — зверь зашевелился и его круглые чёрные глаза сверкнули бешеным взглядом. От ужаса я попятился назад, но вспомнил о маме — и тогда, не раздумывая, я вскарабкался на табурет, головой упёрся в волчью спину. Зверь повернул ко мне морду, оскалился, и по его клыкам потекли слюни. Я почувствовал их на своих щеках.

Я закрыл глаза, двумя руками обхватил волка за бока, потом встал на носочки и дёрнул. Зверь ощетинился, его шея приподнялась, и он соскользнул с крючка.

Табурет закачался, мы рухнули на пол.

Стало тесно и душно. Я понял, что волк проглотил меня.

Я хотел закричать, но подумал, что никто не услышит, а мама замёрзнет от холода. Из последних сил оттолкнул от себя страшного зверя, поднялся, схватил за обе лапы и поволок в комнату. Я тащил его по длинному коридору, стучал от страха зубами и тихонечко приговаривал:

— Я оч-чень, оч-чень боюсь тебя, волк. Ты даже можешь съесть меня, но только потом. А сейчас ты должен помочь моей мамочке. Поэтому я беру тебя в плен. И знай, что я — мужчина, а не девчонка. Я — воин и заставлю тебя сделать так, как хочу я!

Мои щёки стали мокрыми. Чтобы никто, кроме нас с волком, не слышал, я прошептал:

— Ведь ты добрый и ничуть не страшный. Ты согреешь маму, и мы обязательно с тобой подружимся...

Я дотащил волка до дивана. Сначала залез сам, потом за передние лапы помог забраться волку и укрыл маму. Лёг рядом, положил себе под голову волчью лапу, ухватил его за серый бочок и тихонько, глотая слёзы, запел:

—Баю-баюшки-баю,
Не ложися на краю...