Он уходит.

На лице у него блуждает улыбка.

Улыбкой он благословляет неизвестность.

Она хочет кричать, но молчит. Она хочет наброситься на него с кулаками, растерзать его сумку, лечь у порога тем трупом, через который не смеют переступить, но она с хладнокровной усмешкой наблюдает, как он собирает вещи. Родные вещи. Она догадывалась, что он уйдёт, но не верит, что это происходит сейчас. Июньский ветер качает штору и впускает в дом наивное тепло и крики с детской площадки.

«Я не могу быть сейчас красивой: сарказм искажает черты лица. Если бы ты запомнил меня красивой и беспомощной, то думал бы обо мне с нежностью. А теперь я выгляжу отталкивающе — и ничего не могу сделать. Ничего не могу сделать. Я понимаю тебя. Я бы тоже ушла от себя. Зачем я понимаю тебя? Это какое-то издевательство».

«Если я останусь, то будет ещё больнее. Потому что ежедневно, ежеминутно буду стремиться туда. Что я там получу — не знаю. Оттого мне страшно. И это возбуждает... Можно я, если что, вернусь? Я знаю, что ты меня по-настоящему любишь. И это „настоящее чувство“ непереносимо. Я не понимаю, почему улыбаюсь. Я должен уйти от этой стыдной улыбки».

«Какой смысл удерживать его? Чтобы он проклинал меня, считал, что его заточили в семье, потрясая перед носом ценностями? Потом, опустошённый, озлобленный, он всё равно уйдёт — безо всякого вдохновения. Равнодушно».

«Ты — слишком дорогой подарок, который я не могу принять. Для тебя я не был подарком. Хочу подарить себя ей. Она будет смотреть на меня с благодарностью, с затаённым торжеством. Она будет изображать восхитительный оргазм. Она даст мне понять, что умрёт, если я покину её. Но ведь не умрёт. Ты же не умираешь. Ты усмехаешься... Презираешь мою обыкновенность. Что ты чувствуешь?»

«Я чувствую, что внутри сердца тлеет огненная боль, а сверху оно уже покрыто холодным пеплом. От дуновения сквозь пепел можно увидеть, как там, внутри, томится жар. Но пепел сер и некрасив. Похож на смерть».

Он застёгивает молнию на сумке, не поднимая глаз. Ты, я, тишина и тёплый ветер с балкона — больше никто не слышит этот страшный звук. Конец.

«Нужно сказать: никогда не возвращайся, я не позволю тебе использовать меня, я заживу светло и спокойно для кого-нибудь, кто будет мне рад, просто рад каждому утру со мной... Я не хочу любви. Не появляйся никогда, слышишь...»

Но она ничего не говорит.

Она знает, что будет ждать, что ждёт уже с этой минуты.

Он ещё здесь, на него можно смотреть, его можно коснуться, с ним можно объясниться — но зачем? Он уже ушёл, а она уже ждёт его.

Июньский ветер проник в окно и тронул её лицо. Она проснулась, переполненная тревогой, и кинулась покрывать поцелуями того, кто спал рядом.

— Мне снилось, что ты не любишь меня! — шептала она и плакала с облегчением.

Он отвечал сонно:

— М-м... Ну что такое...

— Я видела во сне все твои мысли... И знаешь, что ужасно? Я понимала, почему ты меня не любишь, я была на твоей стороне! Я ненавидела себя... Если захочешь уйти — ты свободен, запомни! Ты свободен прямо здесь, в этой постели! — гордо выкрикивала она сквозь слёзы, думая об одном: «Не покидай меня... Не покидай меня!»

Он обнимал её, гладил и молчал. На спине его выступил холодный пот.

Только не теперь. Не в это утро. Она слишком любит... июнь.