Порожек как порожек. Такой, как и был. Будто за сорок лет ничего не изменилось. Гусино-серый, а посредине протёртый до деревянных жилок. Сейчас-то и почти осталось, но в детстве Катьки такими были заборы, тротуары, ну и порожки, да. Хотя их ещё и красили. В противный коричневый цвет. Или буро-бордовый.

— Кровь чтоб не видно было, — пошутила как-то бабка Стеша после очередного нехитрого ремонта перед Первомаем.

Впрочем, в каждой её шутке правды всегда было не меньше половины. Мама тогда демонстративно сморщила напудренный носик, но бабка на эту демонстрацию не обратила ровным счётом никакого внимания. Хотелось бы Катьке уметь также. Это умение — не вестись на манипуляции матери — было единственным, которое ей хотелось бы перенять у бабки Стеши. Однако учили её совсем другому.

Потом уже, лет в тринадцать, Катька поняла, что бабка Стеша приплачивает матери за то, что та оставляет с ней дочь на выходные и праздники. И не плохо так приплачивает.

— Зря ты, бабусь, — сказала Катька, — ей без меня легче, могла бы уговорить оставить насовсем и без всяких денег.

Тогда она уже прекрасно знала, что захоти бабка Стеша, и легкомысленная Людочка Семёнова забудет про свою дочку-кровиночку навсегда. Достаточно одного ритуала. Не то чтобы она собиралась остаться у вредной старухи навсегда, но было ужасно обидно осознавать, что мать её буквально продала.

— Вот не хватало мне силы тратить, — заворчала бабка Стеша, — мать-то твоя хоть и вертихвостка, но тебя всё ж любит и помнит. У пьяни подзаборной и то дитё насовсем из памяти стереть сложно. И потом, век новый на дворе. Документы, больница, школа, то-сё. Не в лесу живём. Оно мне надо? Да и ты бы без матери скучала, к ней рвалась. Когда я тебя углядела, тебе уже седьмой год шёл. Совсем большая. Нет уж, деньги — они иногда надёжнее всяких ритуалов будут.

— А если совсем младенца взять? — заинтересовалась Катька. — С ним же легче.

Бабка Стеша загоготала, как гусыня.

— С младенцем легче? Ну ты сказанула, девка. Сразу видно, что ещё не рожала. Да и сила-то в нём ещё не проявлена, откуда знать, что он подойдёт? Даже в своей крови уверенной быть нельзя. Ничего, поймёшь ещё, когда старше станешь.

Катька тогда фыркнула, выбежала на улицу и спряталась от бабки за сарайкой, которая не первый год служила гусятником. Бабка Стеша всё сокрушалась, что из-за глупых распоряжений властей её любимцам приходится жить в тесноте, но ничего не делала.

Она вообще была во многих вещах какая-то слишком правильная. Ни слова не сказала, когда Катька вступила в пионеры и явно не собиралась мешать ей вступать в комсомол. Как это сочеталось с бабкиной уверенностью в том, что рано или поздно Катька унаследует её ведовские силы, было совершенно неясно.

— Ты же могла глаза участковому застить, — этот разговор Катька завела примерно через месяц после того первого, о матери.

Они пыталась решить задачу по алгебре, задача никак не давалась.

— Ну или заплатить ему, сама говорила, что это надёжнее.

— Участковому могу, его начальству могу, а уже их начальству не получится, а если получится, то ведь и повыше начальство тоже есть, — спокойно объяснила бабка Стеша, ощипывая гуся. — Ещё соседей вон сколько. Всем платок на роток не накинешь. Да и не заплатишь тоже.

— Ну и что ты тогда можешь? — Катька демонстративно потрясла учебником. — Мракобесие и суеверие одно. Не буду я у тебя учиться ничему. И силу твою ни за что перенимать не стану. Сила! Ха! Вот наука, она всё может!

— И гусятник мне построить без разрешения, да? — ехидно спросила бабка Стеша и вдруг с силой дунула Катьке в лицо.

Замелькали картинки, как в калейдоскопе цветные стёклышки. Чужие города и страны, чужие и чудные люди. Какой-то не очень приятный гражданин с залысинами, почему-то представлял Катьку как meine frau. Потом привиделся красный сморщенный младенец, потом ещё один. Младенцы — это действительно сложно! Неприятного гражданина звали Фридрих, и он, кажется, действительно был её мужем. По крайней мере, ругались они как женатики, но сплошь по-иностранному, поэтому суть скандалов Катька со стороны улавливала с пятое на десятое. По немецкому языку в школе у неё была твёрдая тройка. Дети росли, садик, школа, какая-то невнятная работа в конторе, смерть матери, развод, рождение первого внука... Жизнь пролетела незаметно, будто одно мгновение.

— Что это было, бабусь? — очнулась Катька уже затемно на узеньком диванчике, где спала, оставаясь у бабки Стеши на ночь.

— Морока, заморочила я тебя, — ответила та, зевнув.

— Значит, это всё неправда? То, что я увидела? — почему-то шёпотом продолжала допытываться Катька.

— А это уж ты как сама захочешь, девочка. Всё в твоей власти. К тому, что действительно на роду написано, идти можно разными путями.

«Пугает, — думала Катька. — Специально гадость всякую показала мне под гипнозом». Об экстрасенсах, цыганском гипнозе и нейролингвистическом программировании тогда как раз много начали писать. В гипноз Катька верила, а в бабку Стешу уже гораздо меньше. Теперь она не могла ответить, на чём держалась её уверенность, что бабка смогла бы забрать её у матери насовсем. Просто сумасшедшая старуха, пусть и обладающая особой энергетикой.

Катька планировала побег. Осталось потерпеть всего несколько лет. Можно ведь после школы поступить в техникум куда-нибудь подальше. Но всё решилось гораздо раньше. В год распада Союза мама поехала в Москву в командировку и там познакомилась с иностранцем. Сначала он забрал Людочку и Катьку в столицу, а через несколько лет они переехали в Германию. Уезжали из родного города так стремительно, что Катька даже не успела попрощаться с бабкой Стешей. Мать как будто чего-то боялась, да и Катька, если честно, немного опасалась. Так что ушли они по-английски.

Вспоминать малую родину было некогда и не за чем. Катька и не вспоминала до рождения своего первого внука. А увидев его, будто очнулась ото сна. Долгого, тягомотного, опостылевшего сна. О том, что она собирается ехать в Россию, Катька не сказала никому, даже детям.

И вот она здесь, у знакомого порожка. Стоит его переступить, и её жизнь перевернётся с ног на голову. А может быть, вернётся в нужное положение? Там, за порогом, её ждёт бабка Стеша. Сейчас действительно девяностолетняя бабка, а тогда, по нынешним временам, была вполне бодрая женщина за пятьдесят. Самой Катьке полтинник стукнул пару месяцев назад, и старухой она себя чувствовать отказывалась.

— Привет, бабусь, — Катька приоткрыла скрипучую дверь, но всё ещё не решилась ступить за порог, хотя здесь её явно ждали. — Как ты без меня?