У меня на балконе стоит раскладное кресло из железок и натянутой на них ткани. Раньше мы с родителями постоянно брали его с собой на природу или на дачу, и последний раз я раскладывал его дома лет десять назад. Мы с другом, девятилетние, строили себе домики из этого кресла и ещё одного такого же. Не знаю, как так получилось, но мне досталось кресло с бабочками, а ему — кресло камуфляжной окраски. Было обидно, но ничего не поделаешь. Помню, я ещё пытался из-под своего позорного домика убедить друга, что моё кресло лучше, удобнее и вообще совершенно не девчачье. Друг, конечно, не верил.

Летом мы с родителями поехали на море и взяли кресла с собой. Заметив кресло с бабочками в машине, я решил, что ни за что на него не сяду. А потом вспомнил, что говорил про него другу. Признавать своё поражение мне всё ещё не хотелось, и когда мы приехали, я первым делом вытащил его из машины, поставил на самое солнечное место и с довольным видом уселся. Было смешно и азартно. Весь тот день я почти что не слезал со своего кресла. Бабочек видно не было, а в удобстве оно ничуть не уступало своему камуфляжному двойнику. Но меня не покидало желание показать, что моё кресло в чём-то даже лучше второго. Я огляделся — родители не смотрели — и попробовал покачаться. Передняя опора оторвалась от земли, кресло пару секунд опасно балансировало на задней железке, а затем, громко скрипнув, вернулось в исходное положение. Мне понравилось. Я закрыл глаза, вцепился пальцами в ручки кресла и самозабвенно откинулся назад. Кресло издало второй протяжный скрип и, плюнув пружиной в сторону моря, повалилось на меня, прищемив мне ногу. Я заверещал.

Через два дня, утирая слезы, я выкидывал мёртвые железяки на свалку возле дороги. Помятые бабочки уныло поглядывали по сторонам. Кажется, я даже и не думал в тот момент, что оказался прав, называя это кресло лучшим. Кто бы ни был тогда моим соперником — друг, занявший камуфляжное кресло, я сам, не уговоривший друга поменяться, или бабочки, безропотно замершие над головой рассерженного девятилетнего мальчика — теперь он бы не смог заставить меня расстаться с креслом, которое я по собственной вине хоронил на свалке.

В машине мне приснился сон: в нём я, как та пружина, полетел в сторону моря. Я летел и летел, и вот уже вместо рук у меня крылья. Я стал бабочкой. Лес позади меня сливался в одно камуфляжное пятно, стиснутое железками береговой линии, а я лечу-лечу, и меня уже ничто не держит.