Лопата Майкла лихо прорезала сухую смесь глины и земли. Его промокшее от пота тело покрывала бурая пыль, отчего он становился похож на древнего бога. Майкл любил эту работу. В южных археологических экспедициях на раскопе всегда собирались рано, не позже шести утра. К полудню смена заканчивалась, и все шли мыться, обедать и спать. После пары летних месяцев такой рутины Майкл всегда возвращался домой с шоколадными кубиками на животе — девчонкам нравилось, а парни с курса завидовали. На все расспросы про то, как заполучить такое атлетическое тело, он только загадочно пожимал плечами и говорил: «Спартанский режим — и никакого обмана».

Он действительно восхищался спартанцами. Сколько силы воли! Какая организация! Они несколько веков оставались самыми непобедимыми воинами Эллады. Ели только необходимое, много занимались спортом, довольствовались малым, поддерживали друг друга в бою.

В то утро ему повезло. Они начали выходить на слой VII века до нашей эры, и именно его лопата чиркнула по чему-то твёрдому. Он сразу позвал миссис Григ, и они вдвоём аккуратно начали кисточкой расчищать находку. «Только бы не пошёл дождь, не то всё придётся начинать заново», — подумал Майкл.

— Так, что тут у нас? — азартно смахивая последний налёт вековой пыли, прошептала миссис Григ. — Кевин, тащи камеру! Похоже, новый артефакт!

Кевин был единственным более-менее чистым обитателем раскопа. Он быстро подошёл, держа в руках свой навороченный Canon с большим объективом. Чертёжница Ника топала за ним.

После первого фотосеанса и картографирования все наконец склонились над находкой. Это была глиняная маска с отверстиями для глаз и рта. Маска изображала морщинистое лицо старухи. По её выражению сложно было сказать, улыбается она или скривилась в гримасе удивления и скорби.

— Ещё одна, — довольно сказала миссис Григ и сделала запись в своём блокноте: «Святилище храма Артемиды Ортии. Раскоп № 3. Участок 4А. 15 августа 2021 года. Терракотовая маска старухи № 21. Возможно, использовалась в сакральных ритуалах, посвящённых богине». — Майкл, спасибо! Чётко сработано. Хорошо, что не разбил лопатой. Сегодня флаг экспедиции повесим над твоей палаткой — заслужил.

Майкл просиял, уже предвкушая, как будет рассказывать обо всём студентам второй смены. Он повернулся к руководительнице экспедиции и спросил, можно ли ему сфотографироваться с находкой. Миссис Григ вздохнула, очень аккуратно подняла маску и протянула Майклу. Тот, почти не дыша, взял её в руки, улыбнулся Кевину и приложил маску к лицу.

Они всегда приходили ночью, как воры. Мама забирала меня с собой в самый тёмный угол, и мы прятались под соломенной циновкой. Что бы ни произошло, мне говорили лежать смирно и не двигаться. Сегодня нам всем было не по себе. В прошлую ночь они приходили к соседям... И оттуда теперь веяло пустотой.

— Не бойся, мама, я тебя защищу, — сказал я, показывая припрятанный за пазухой деревянный ножик, который вырезал отец.

Мама улыбнулась и поцеловала меня в лоб.

— Спасибо, сынок. Какой ты смелый! Настоящий ахеец! С тобой мне ничего не страшно.

Отец ложился у двери, а бабушка — у окна. Постепенно начинало смеркаться. Я никак не мог заснуть, представляя, как спрыгну и ударю врага своим ножом прямо в глаз. Пусть только появится! Я ему покажу! Мама покрепче меня обняла и запела...

Ее голос звучал словно ветер, поющий в скалах, и успокаивал, как прибрежные волны. Моя мама — самая красивая, самая добрая, и папа её любит за её голос и нежные руки. Когда мама поёт, то все её слушают, и горе обходит наш дом стороной. Так будет и сегодня. Я уверен.

Вдруг на улице послышался шум, словно кто-то скребётся, как крыса. Я сжал свой ножик, мама обняла меня и замолчала. Отец тихо поднялся и встал у двери, поднимая над головой большую амфору.

Шорох приближался. Через окно в комнату струился лунный свет, а вместе с ним к нам забралась длинная тень. Она медленно карабкалась вдоль левого угла стены, а потом резко закрыла собой весь оконный проём. В комнате стало темно и тихо. Я изо всех сил вслушивался в тишину. На улице раздался шёпот, а потом такой скрежет, словно кто-то ножом царапал по стене нашего дома. Это длилось так долго, сколько мне было нужно, чтобы довести корову до верхнего пастбища. Примерно триста тридцать шагов. Я досчитал до трёхсот двадцати пяти, когда тень начала уходить из дома... Триста тридцать шесть, триста тридцать семь, триста тридцать восемь... Скрежет наконец остановился. Издалека замычала наша корова. Может, что-то почувствовала?

Отец опустился на пол и лёг на циновку. Мать, повернувшись ко мне, тихонько запела. От её пения я начал представлять, что лежу на облаке, которое медленно поднимает меня вверх. Моё тело становится всё легче и легче, и я улетаю к самому небу и парю над нашей деревней, как птица. Свободный и сильный.

Я проснулся от холода. Соломенная циновка сползла на пол... Мамы рядом не было. Резко обернувшись, я увидел, что она склонилась над отцом. Тот лежал на полу, а его голова как-то странно была повёрнута в сторону бабушки. Осколки амфоры лежали рядом. У меня сильно зазвенело в ушах. Хотелось кричать, но я не мог. Бабушка сидела на скамейке в свете луны и смотрела на тело отца. Её рот был открыт, а по застывшему морщинистому лицу тихо катились слёзы. Никто не кричал и не двигался. Я зажал в руке свой отцовский ножик и почти не дышал.

В тот сезон криптий молодые спартанцы перебили двадцать одного илота. Надменные быки! Они не знают, что такое родители. Их семилетними забирают в хлев, и единственное, что для них хоть что-то значит, — это покрасоваться перед пастухами и стадом таких же голых зверюг! Их самки живут отдельно, совокупляясь только для продолжения рода. А если у них потом рождаются дети, многих они скидывают в ту дыру в скале. Они не знают, что такое любовь... Они никогда не слышали маминых песен.

Мой отец был гончаром. Теперь гончаром буду я. Мои пальцы смочили кусок мягкой глины и приступили к работе. Я крутил круг, но тарелка никак не лепилась. Тогда я взял деревянный отцовский нож, и рука сама стала вырезать на куске глины бабушкино лицо, каким я запомнил его в ту лунную ночь, когда она смотрела невидящими глазами на труп своего последнего сына.

После обжига я взял маску и решительно зашагал в храм Медведицы-Артемиды. У ног статуи я опустил маску на жертвенник и долго стоял перед богиней. У меня была только одна молитва. Чтобы вечно молодые и здоровые спартанцы никогда не доживали до старости.

— Майкл, Майкл! Ты меня слышишь? — голос миссис Григ начал срываться.

Студент лежал посреди раскопа и широко открытыми глазами смотрел в небо. В своей остывающей левой руке он держал глиняную маску, а её пустые глазницы, казалось, насмешливо смотрели на его кубики на животе.