Первым, что увидела Мира, были белые прямоугольники на потолке. Яркий свет раздирал пространство, не оставляя места тени. Она лежала неподвижно, ощущая странную пустоту внутри — будто кто-то вынул важный орган. Попытка сделать глоток окончилась провалом: во рту не было слюны, а в горле словно застрял посторонний предмет.

Руки пошевелились первыми. Правая была прикована к капельнице, левая медленно поползла к животу, нащупывая марлевую повязку. Тело существовало будто по частям: вот плечи, руки, ноги шевелятся... но центр, то главное, что делало её собой — исчезло. Ощущение было такое, словно она превратилась в набор запчастей, собранных без инструкции.

«Я точно не дома». Кто-то стонал неподалёку. Мерцающая лампа над дверью казалась костром, полыхающим в тумане её сознания. Мира попыталась повернуть голову, но мышцы не слушались. В следующее мгновение дверь открылась, в комнату вошла медицинская сестра: голубовато-белое расплывчатое существо, на лице дежурная улыбка. Мира с трудом прохрипела: «Воды...»

— Понемногу, милая, — медсестра приподняла её и поднесла бутылку к губам.

— Что со мной?

— Сложные роды были. Ты молодец, справилась.

— Роды?.. — Мира нахмурилась. — Но почему...

— Не торопись. Всё расскажут врачи. Главное — вы обе живы, — мягко перебила её медсестра.

— Обе? — сердце ёкнуло.

— Да, твоя малышка в реанимации для новорождённых. С ней всё будет хорошо.

Фрагменты памяти всплывали рывками: новогодний стол, фильм с Брюсом Уиллисом о перемещениях во времени, внезапный поток крови... Воспоминания о беременности возвращались как чужие фотографии. Слой за слоем они накладывались на её сознание, но эмоциональной связи с ними не возникало.

Мира помнила, как она спокойно надела прокладку, подготовленную заранее к родам, легла на диван, устроив ноги на высоких подушках, и попросила мужа вызвать скорую. Ледяное сидение кожзама в машине скорой помощи, перебранка мужа с охранником роддома, который отказывался их пропускать: «Не положено! Мы на мойке».

Тогда она ещё верила, что всё обойдётся — сейчас ей сделают волшебный укол, и они поедут домой, но чуда не произошло. При первом прикосновении скальпеля к животу, растворяясь в наркотическом дурмане, она шептала: «Подождите, я не сплю, подождите!»

Когда ей сообщили о дочери, Мира не почувствовала ничего. Ни радости, ни облегчения — только странное недоумение. Ребёнок в инкубаторе выглядел как инопланетное существо: фиолетовая, худенькая, с проводами вместо пуповины.

«Ну, привет, я твоя мама», — слова повисли в воздухе, не находя отклика. Тело молчало, не выпуская гормонов любви, не подавая сигналов к сближению. Даже швы на животе не болели — просто напоминали о произошедшем.

Дни в больнице текли однообразно. Белые стены, регулярные визиты медсестёр, монотонные процедуры. За окном падал снег, создавая причудливые узоры на обледеневшем озере. Мира читала детектив, пыталась разгадать загадочное убийство. Ей было хорошо и спокойно в этой белой комнате, куда регулярно наведывались медсёстры, измеряли температуру, проверяли швы, не задавали лишних вопросов и не вели душеспасительных бесед. Как хорошо, что посетителей пока не пускали и вовремя сломался динамик на телефоне. Мира была окутана приятным ореолом тишины, куда не проникали никакие события и люди из внешнего мира.

В очереди в столовую с Мирой неожиданно завела разговор Анна — опытная мать троих детей, вся такая крепкая, хорошо сложенная, со смешливыми карими глазами.

— Знаешь, как меня первый раз муж увидел после родов? Я так рыдала, что он испугался — думал, что-то случилось. — Мира молчала, рассматривая свои руки. — А у тебя кто? Мальчик или девочка?

— Девочка... — ответ прозвучал глухо. — В реанимации пока.

— Понимаю. А сколько недель?

— Тридцать две.

— Кроха такая! Когда тебе разрешат с ней нянчиться? — карие глаза смотрели участливо, нежно, с искренним интересом. Мира притворилась, что не расслышала вопрос и молча пошла за своим обедом.

Ночью пришло молоко — первый физический знак связи. Мира не знала, что с ним делать, и пошла в реанимацию к дочери. Дверь была закрыта, через окошко она увидела, что бокс опустел. Прилив в груди совпал с приливом паники. «Где моя дочь?» — голос прозвучал резко, почти истерично. Именно в этот момент пустота внутри начала заполняться — не любовью, не радостью, а острым, болезненным осознанием: эта маленькая жизнь теперь её ответственность.

Медсестра на посту объяснила, что девочку перевели в отделение физиотерапии, чтобы наблюдать за состоянием лёгких и сердечным ритмом, уже завтра утром с ней можно будет встретиться и даже подержать на руках, перепеленать, покормить — пока из бутылочки.

Мира долго стояла у окна, наблюдая за снежинками. Они падали, кружась в свете фонарей. Впервые за несколько дней она позволила себе задуматься о том, что будет дальше. Как быть матерью? Как научиться любить этого маленького человека, который пока остаётся чужим?

Утром она решилась зайти в отделение физиотерапии. Девочка спала, по-прежнему хрупкая и беззащитная, её веки во сне подрагивали. Мира улыбнулась.

Она стала чаще приходить, наблюдать, учиться понимать сигналы малышки. Медсёстры показали, как правильно держать, кормить из бутылочки, менять подгузник, следить за показателями на мониторах. Каждое действие давалось трудно, но необходимость заботы постепенно пробивала брешь в стене отстранённости.

Через неделю случился переломный момент. Девочка впервые открыла глаза и посмотрела прямо на неё: взгляд пронзительно-голубых глаз, инопланетный, нездешний. Мира почувствовала, как что-то внутри неё начинает таять, растворяться, преображаться. «Здравствуй, Анастасия».

Теперь она могла часами сидеть рядом, следить за дыханием, учиться различать интонации плача. Молоко прибывало, и вместе с ним приходило осознание: она становится матерью. Не сразу, не взрывом эмоций, а постепенно, как весна приходит после долгой зимы.

Каждые три часа Мира ходила сцеживать молоко в специальную комнатку, где вместе с другими матерями недоношенных детей корпела над своей стерилизованной баночкой, наблюдая, как драгоценные капли наполняют сосуд. Вставала даже среди ночи — почему-то стало очень важно давать именно своё молоко дочери.

В последний вечер перед выпиской Мира долго смотрела на спящую дочь. За окном метель улеглась, открыв чистое звёздное небо. Она позволила себе представить их будущее вместе. Путь предстоял долгий, но теперь она знала: они пройдут его вместе. И в этом постоянном становлении крылась особая правда материнства: оно никогда не бывает завершённым, всегда остаётся процессом движения вперёд.