Аглая знала, как идеально разбить яйцо.

Во-первых, нужно скорлупки не выкидывать сразу, а подержать ещё немного в руках, потому что если в яйце потеряется осколок, его только оставшимися половинками и получится вытащить.

Во-вторых, несколько яиц нужно бить в две мисочки: большую и маленькую, чтобы из маленькой вытаскивать скорлупу, но это на самом деле не во-вторых, а в-третьих, да и во-первых тоже не во-первых, а во-вторых.

А настоящее во-первых, — а совсем не в-третьих, это она наглупила, неправильно начала считать, — про то, что яйцо надо бить о плоскую поверхность. Почему так, Аглая не могла вспомнить и на этом моменте обычно расстраивалась, а желток растекался по сковороде улыбкой уголками вниз.

После завтрака Аглая замерла перед зеркалом в прихожей.

На колготках стяжка, а на работу опаздывать нельзя.

* * *

Кем Аглая работала, никто не имел ни малейшего понятия.

Она варила кофе, протирала пыль, отвечала на звонки студентов и родителей и передавала трубки декану — Кларисе Олеговне, замдекану или каким-нибудь заблудшим преподавателям. И ещё справки раскладывала по папкам: зелёной, синей и красной. Однажды их поменяли местами, и она чуть с ума не сошла. Порядок вернули, как был.

Клариса Олеговна появилась в дверях, шумно выдохнула и свернула к зеркалу поправить гриву медово-рыжих волос.

— Доброе утро, Аглаша, — сказала она через плечо. — А как пахнет-то, умница...

Аглая расплылась в улыбке. Кофе она варила посредственный, да и не варила даже — так, закидывала в чашку, заливала кипятком, кидала кубик сахара. И уж точно понятия не имела, что Клариса Олеговна его не пьёт, а выливает в раковину.

— Пусть хоть при деле будет, а то совсем увянет, девочка несчастная, — вздыхала она коллегам, когда Аглая не слышала.

Пользы от неё было мало, но это всё-таки не ничего.

— Там опять первокурсники, Клариса Олеговна...

Та поморщилась. Увидела, что помада неровно легла.

— Абитуриенты, Аглаш, — поправила она. — Абитуриенты. Не привязывайся.

А Аглае и не к кому было привязываться — в лицо она их почти не видела, только отвечала на вопросы по телефону: как-да-куда от напуганных детей.

Когда пришла замдекана, Аглая подбежала к ней, сверкая несчастными глазами.

— Евгения Петровна! Сильно заметно?

— Что именно.

— Стяжка на колготках...

Евгения Петровна вздохнула и сощурила глаза.

— Я бы не заметила. И это не стяжка, а затяжка.

Аглая продолжила переживать, и ещё непонятно, из-за затяжки или её названия. Цветы полила, пыль протёрла и присела за дальний стол разбирать канцелярию.

Евгения Петровна через какое-то время подошла к ней, вложила маленький флакончик в руку и шепнула:

— Чтобы стрелка не пошла...

— Спасибо!

И в деканат ввалился Вася.

* * *

Месяц назад Васина мама уехала к своей матери в Саратов и не купила обратный билет.

— Я уже не могу с вами! — кричала она тем вечером. — Один от завода до дома, ноги на диван закинул и сидит! Другой с экзаменами своими, дурак, оболтус, сил никаких нет!

Мама впилась в свои волосы пальцами с трещинками на маникюре. Ногти она красила сама, и квартира потом пахла лаком; Вася любил такие дни. Пока мама сушила руки, он расставлял флаконы по цветам, потом в обратном порядке, по размеру, первой букве названия, форме колпачка... Обычно он не мог остановиться, пока она не начинала складывать их в косметичку — в ней потом как будто лежала галька с пляжа.

Теперь Вася смотрел на маму со спины, вжавшись всем телом в дверь своей комнаты, и мысленно считал эти флакончики: бирюза, пустыня, перламутр... Мама смотрела только на отца.

— А у меня зубы крошатся, — выдохнула она и выпустила волосы из ладоней. — Зубы крошатся! Вылечу их наконец-то, хоть что-то для себя сделаю, нахлебники!

И ушла.

Бургунди. Джунгли. Индиго.

Вася отлип от двери и сел к папе за стол.

— Ешь, — сказал папа. — Остынет.

Уже остыли, но Вася продолжил жевать макароны, даже когда отец ушёл спать.

Лазурит. Грация. Фуксия.

Мама не вернулась.

Папа вечерами пил и плакал. Один раз схватил Васю за загривок медвежьей лапой и слезливо провыл:

— Куда ж мне тебя такого девать-то, Вась... Ну странненький ты у меня, ну понимаю, но девать-то тебя куда, если не поступишь...

Вася не шевелился, пока папа не запричитал что-то в полусне, и укрыл его пледом — швами внутрь, а наружу принтом, потому что по-другому как-то щекотно с изнанки кожи.

Он коснулся каждой пятой точки на обоях по дороге в комнату, где долго смотрел на результаты экзаменов. От этого шея чесалась со внутренней стороны — там, где бывало щекотно, если точки на обоях не хватало. Со швов, если в людях есть швы.

Весь вечер он репетировал звонок в университет, а спустя неделю надел пиджак, сел в автобус и приехал.

Карамель. Сирень. Изумруд.

* * *

— Вы к кому? — Евгения Петровна обернулась и спустила очки на кончик носа.

Аглая вскинула голову.

— Здравствуйте, я Василий Полянин, — выдавил Вася, цепляясь пальцами за рукава пиджака.

Аглаю кольнуло узнаванием: он ей звонил на прошлой неделе, спрашивал про проходные баллы, и голос у него был сдавленный, пережатый где-то в горле, прямо как сейчас.

— Вы. К. Кому. — Повторила Евгения Петровна.

— Я... поступать, — сказал Вася и побледнел ещё сильнее.

— Так это вам не сюда, — из кабинета выплыла Клариса Олеговна. — Это вам в приёмную комиссию, молодой человек. Направо по коридору, пока в очередь не упрётесь.

Вася уткнулся взглядом в пол.

— Я просто слышал, что студенты ходят в деканат.

Клариса Олеговна улыбнулась, как львица.

— Ну так вы пока и не студент, насколько я понимаю.

Васина шея пошла пятнами. Аглая оглянулась на Евгению Петровну, но та уже потеряла к мальчику интерес.

— Понятно, — прошелестел Вася и скрылся за дверью.

Аглая привстала на стуле. Опомнилась. Села обратно. Покидать рабочее место до четырёх ей не полагалось, но дел больше и не было. Справедливости ради, большая часть Аглаиных обязанностей существовала только у неё в голове.

— Я... за водой. Для цветов, — сказала она и процокала каблуками к выходу.

Евгения Петровна выразительно посмотрела на Кларису Олеговну.

Никакой бутылки для воды Аглая с собой не взяла.

* * *

В приёмной комиссии Васи не оказалось. Аглая покружила ещё по этажу, а потом из окна увидела его на скамейке перед корпусом.

Что-то было в этом мальчике. Может быть, зажатый голос или обгрызенные заусенцы на пальцах. У Аглаи были такие же, с белёсой, иногда расцветающей красным корочкой по краям. Вася сидел, уткнувшись головой в кулаки, но тут же вскинулся, когда она к нему подбежала.

— Вы знаете, как правильно разбить яйцо? — выпалила Аглая.

— Что?

— Обязательно к нам поступайте!

Вася покраснел и сцепил пальцы рук в хитроумный замок на коленях.

— У меня не получится, наверное, — сказал он. — Баллов мало.

— Так и мы не в Москве!

Вася замер. Аглая испугалась, что сказала что-то не то, но он только смотрел на её руку: она и забыла, что что-то в ней держит.

— Это лак, — пояснила она, раскрывая ладонь. — Прозрачный. Чтобы стрелка не пошла. Ну, знаете. От затяжки.

Вася моргнул.

— А я думал, это стяжка.

— Вот и я тоже! А Евгения Петровна говорит...

Она улыбнулась уголками вверх, а не как яичница утром — и Вася тоже начал.

— Где приёмная комиссия? — спросил он.