Мальчик был премилый: тёмные глаза смотрели на мир так, будто в нём и правда был смысл. Ничто не ускользало от его взгляда: ни облетевший куст сирени, ни мигающая буква «Ы» в светящейся вывеске магазина цветов, ни дворник с коляской, из которой торчали черенки метлы, лопаты и ведро. Мальчик сидел на переднем сиденье в красной большой машине. Рядом, за рулем, отец: когда-то он походил на сына, но сейчас уже больше напоминал деда, простого плотника из Армении, праздновавшего Вардавар, Трндез и Цнунд.

— Пап, когда мы поедем?

— Откуда я знаю? Сиди спокойно.

— Смотри, машина как у нас, только чёрная.

— Ага.

Отец листал новости в телефоне — ему не было нужды смотреть в окно: в автомобильной пробке всё знакомо и предсказуемо. Раскорячившийся на полдороги грузовик — его пропустит лох на зелёной реношке; скособоченный знак «Сужение дороги» — года три, как его нагнуло, и в ближайшие пару лет вряд ли разогнёт; красные стоп-сигналы стоящей впереди «Калины» с номером «В573РУ» — водила сейчас постарается проскочить на остатки зелёного светофора. Хорошо на автомате: стоп — драйв — стоп, думать не надо — только дистанцию держи.

Машины, наконец, дёрнулись с места, но, проехав пару метров, остановились в дремотной холодной мгле. С большим красным автомобилем поравнялся полупустой автобус: те, кто работал с девяти до шести, успели уехать на предыдущих рейсах, этот был для тех, кто мог позволить себе опоздать на десять минут. Отцу надо было приехать вовремя: мальчик играл на утреннике «До свиданья, осень!» роль кленового листа, искусно кружась меж листьев рябины — девочек Анжелики, Варвары и Агриппины. До начала утренника оставалось полчаса.

— Пап, ты на автобусе ездил?

— Да.

— Когда?

— Не помню.

Отец читал посты: повысят цены на кофе, дума примет поправки к закону, скидки в супермаркете на корм для котов. Мальчик отстегнул ремень — он больно давил на грудь и мешал дышать. В окне, запотевшем снизу, было видно кафе, куда мама недавно водила мальчика есть пиццу с колой. Пицца была невкусная, сухая, с неё постоянно что-то сыпалось — то грибы, то огурец, то сырная плёнка. И всё на джинсы. Мама ругалась и говорила, что другие мальчики лучше этого и за что ей такое божье наказание.

— Пап, смотри, тётка в автобусе. Глядит на меня.

— Не выдумывай. Кому ты нужен?

— Она мне улыбается.

Отец всё же повернул голову — в этот момент правый ряд тронулся и поплыл. Рядом остановилась легковушка с аэрографией: розовеющая ветка сакуры на синем крыле. Тонированные стёкла, тёмная пустота. Завибрировал телефон: пришло сообщение из химчистки, что можно забрать женское пальто, цвет пудровый, размер 48-й, оплата 1 500 рублей, с 10:00 до 19:00. Ага, главное не забыть, а то жена весь мозг выест.

Мальчик подышал на окно и нарисовал рожицу: в круге — две точки и улыбка-лодочка. Подумал — и исправил лодочку на скобку-мостик. А потом и вовсе смазал ладонью рисунок, стёр дыхание совсем. С приборной панели на мальчика строго смотрели святые, которые берегли отца от аварии. В машине было тепло и тихо, только телефон жужжал время от времени, принимая новые сообщения. Мальчик расстегнул ворот куртки. По окну побежали капли, рассекая стекло и оставляя после себя блестящие рубцы — как падающие звёзды на тёмном небе.

— Снова осень за окошком, дождик сыплется горошком, листья падают... падают, шурша, как же осень хороша! Я нормально прочитал стих, пап?

— Да, всё нормально. Пристегнись, а то мне ещё штраф влепят из-за тебя!

— Мне дышать нечем. Давит ремень этот противный. Как кирпич.

— Пристегнись, кому говорят? Вроде поехали.

Всё пришло в движение: машины поползли вперёд, деревья, дома, остановка и люди на ней — назад. Автобус снова нагнал красный автомобиль, дрожа флажком на лобовом стекле. Мальчик пристегнулся и тяжело задышал.

— Опять эта тётка. В платке с цветами, видишь? С чёрной чёлкой. Зачем она так смотрит на меня?

— Ничего она на тебя не смотрит. Она боком сидит.

— В прошлый раз смотрела. Сейчас она притворяется, что я ей не нужен.

— Ну вот куда ты прёшь?! Идиота кусок!

Дождь стих, перешёл на морось. Женщина в автобусе повернулась лицом к мальчику и улыбнулась. Сквозь стекло облик мерцал, расплывался, как на старой фотографии. Её губы зашевелились. Она как будто говорила, что осень нас к себе на бал нынче пригласила, чтоб никто не опоздал, осень попросила. Женщина сняла платок — цветы упали на плечи, а над головой ее засиял жёлтый огонь.

— Папа! Папочка! Мне страшно!

— Да что с тобой такое?

— Она смотрит!

— Господи! Да она в телефоне зависла.

— Папочка, поехали! Утренник... Скорее! Она так долго глядит только на тех, у кого украдёт сердце.

— Это ты от мамы набрался?

Большая красная машина поморгала поворотником и втиснулась в ряд, который уходил направо. Автобус остался позади. С крыши пятиэтажки сорвалась стая ворон, как будто заметалась в воздухе чёрная шёлковая лента.

— Её зовут Марена.

— Откуда ты знаешь?

— Она сама мне только что сказала. И похвалила меня, что я хорошо прочитал стих. Марена говорит, я хороший и со мной можно дружить. Хорошо, что мы её встретили, да? Пап, дышать нечем. Открой окна.

— У меня кондиционер включён, нельзя, закрыто всё должно быть.

— У Марены дома воздух чистый и прозрачный, как лавандовый мёд. Небо, словно голубые глаза ангела, и никогда не бывает дождя. И пробок нет. Там каждый день праздник, и на утреннике все дети читают стихи, поют и танцуют. Потом едят пиццу и валяются на облаке. Облаков хватает всем — они мягкие и пушистые. Совсем как волосы Марены.

— Что ты выдумываешь? Ну вот, дальше побыстрее поедем. Пять минут — и в саду. Ты чешки не забыл? Сын? Ты чего молчишь? Язык проглотил, что ли?

Мальчик был премилый: тёмные глаза его смотрели на мир так, будто в нём и вправду было счастье.