За окном пели стеклянные колокольчики. Не часто, а так: «Дин-н...» — тишина. «Дин-н...» — тишина. Чья песня? Может, птаха какая прочищает горлышко? Да вроде рано ещё перелётным птицам из тёплых краёв возвращаться. А на зимнего приятеля Воробейку не похоже — не тот голос. У него обычно такое задорное чириканье получается.

«Дин-н!..»

Даша накинула на плечи шубейку, а про сапоги забыла. Заторопилась — вдруг улетит весенний певец? Так в одних чулках и выскочила на крыльцо.

Утро стояло тихое. Даже коза Карамелька не мекала в своём закутке. Наверное, и ей нравился невидимый колокольчик. Дашутка представила, как Карамелька поводит большими, розовыми на просвет ушами — прислушивается. Хихикнула тихо — про себя. Не спугнуть бы чудо!

Прямо над Дашиной головой снова задинкало — уже на два голоса. Девочка голову подняла, но никого не увидела. Что за невидимка с хрустальным голосом? Как его разглядеть-то?

Даша сошла с крыльца, осторожно ступила на снег. Повернулась, посмотрела на край крыши.

«Дин-дин-н!..»

И поняла сразу. Засмеялась.

Сосульки поют!

Солнышко уже не по-зимнему с утра мечет искрами в ледяные хрусталики. Обрываются бусинки-капли: «Дин-н!»

А вот уже и Воробейка выпорхнул из щели, куда забивался на ночь, зачирикал радостно. Мекнула, пробуя голос, Карамелька. Заголосил в курятнике рыжий петух. Заскрипел ворот колодца — соседка вышла за водой. Пришло привычное утреннее многоголосье, и тонкого пения сосулек стало не слыхать. Но они всё равно потихоньку пели, сами для себя и для зимы — прощались. Не печально — весело. А что им печалиться? Они, сосульки, никуда с весной не денутся — превратятся в капли, а капли сольются в ручьи.

— Дашка! Ноги промочила! — закричала из избы мать.

И правда! Снег под ногами тает, скоро весь водой станет.

Поскакала Даша к печке — чулки сушить.

А сосульки всё пели: «Дин-н! Дин-н-н-дин-н-н-н!»